Идущий вопреки
Шрифт:
Я дотронулся до места чуть ниже ключицы. Там, где мне раскрасили второй луч звезды в красные тона. «Кровь значит?» — подумал я. — «Задание по зачистке дали мне они, а в лишней крови виноват я? Интересно…» Мне кажется или кто-то сейчас пытается на меня свалить чужие ошибки? В чьих вообще полномочиях давать такие указания? Мог ли сам Лейнус Флест отправить мне ворона? Этого я не знал и права знать не имел. Мое дело — выполнять. Но ответственность за результат все же была на Флесте. Он имел право меня наказать, но за мой провал сам бы позже расплатился сполна. Судя по всему, таверна имела значение намного больше, чем я думал и играла она роль не
Самое непонятное для меня это то, что ворон прилетел вовремя — вечером последнего дня недели. Если бы была какая-то срочность, то он бы точно прилетел раньше. Опять совпадение? Может ли все это быть моим Испытанием Имени? Я слышал, что кавасаров именуют даже за курьерские задания. За доставку специй из Хашаара в Страгос могли присвоить имя Черный Рыцарь Смерти, а меня назвали Бесом за зачистку? Даже не Безумным Верховным Бесом Мести Последнего Круга Ада, а всего лишь Бесом? Я не могу проследить здравый смысл в присвоении имен. Лутаром я был — фельдгравовым. Что именно это означает я не нашел ни в одном фолианте академической библиотеки. В закрытую секцию, меня разумеется не пустили бы, но я крайне сомневаюсь, что нашел бы и там хоть что-то. Теперь я Бес. Спасибо тебе, Флест — Лейнус Третей Ступени. Интересно, он советовался с кем-нибудь? Или придумал это имя, когда наблюдал как меня потрошит кадавран? Тайна, покрытая мраком.
За двое суток мне нужно восстановиться и, похоже, что эти два дня начнутся не с завтрашнего утра. Первый день уже почти прошел, а мне тяжело даже пошевелиться. На то, чтобы воспользоваться трюком сознания и закрыться от боли и речи быть не могло — есть вещи, которыми стоит пользоваться умеренно и разумно. Я — это не только сила мысли или сознания. Я — это все моё тело. От ногтей до кончиков волос. Может кто-то и способен воспринимать себя бренным куском мяса, которым можно пренебречь, но не я. Мое сущее закаляет несущее. Было бы несущее, если бы мы плевали на сущее? «Тарабарщина какая-то» — усмехнулся я своим мыслям.
Несмотря на боль, я сел на кровать. Скрежеща зубами, я сжал кулак и зашипел… Ладонь единственной руки тоже была в заживающих, но еще болезненных ожогах. Большой волдырь лопнул, и последняя не болящая часть моего несчастного тела отозвалась возмущенной болью. Я чувствовал, что сломанные кости уже начали сращиваться, но чересчур напрягаться сейчас было чревато последствиями.
Я осмотрел себя с лучшего ракурса. На мне были одеты белая льняная рубаха и такие же штаны. Ноги босые и рядом не было ничего, что напоминало бы обувь.
С кряхтением я встал. Один шаг, второй. Боль была сильная, но понемногу организм оживал. Поясница болела не из-за полученных ранений, а из-за долго лежания на одном месте. Время сейчас ближе к полудню — свет из окна ровными желтыми линиями ложился на чистый деревянный пол. Маленькие частички муки летали в лучах зенитного солнца. Я не успел дойти до входной двери — она резко распахнулась, чуть не сбив меня с ног. Хорошее было бы начало дня…
— Ух-х-х, смотри-ка ты. Живой. Да еще и гуляешь уже. Ну что? Кашка кишке кукиш кажет поди? — сгорбленный дед с густой седой бородой и лысой головой держал в руках большую тарелку с чем-то желтым, но ароматным. Судя по жилистым и мозолистым пальцам — крестьянин, что в жизни не выходил дальше чем за пару лиг от своей родной деревни. — Потрепали вас, торгашей, бравые ребятки,
Я снова сел на свою теплую и мягкую кровать. Похоже, что встать второй раз сил у меня уже не останется. Дед подставил к кровати столешницу и брякнул на нее железной тарелкой. Желтая кашица немного выплеснулась за край. По запаху — тыквенная каша или суп.
— Лопай, сынок, — седобородый сел рядом со мной на чистую кровать. Грязь посыпалась с его штанов на белый матрац. Я поморщился. — Надоело мне тебя кормить уже. Мне хоть и плОтЮт знатно, но сиделка я так себе. Эх-х, была бы бабка моя жива… Дедом Клошей меня звать. Тебя то как? Так мне и не сказал ведь. Зыркает тока лохматый, мда-а…
— Хеллор, — назвался я выдуманным именем и постарался улыбнуться больными губами. Кавасары имели право называться как угодно за пределами Академии. Лишь бы имя было не сильно вычурное и редкое, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Много хоть плОтЮт?
Я задал совершенно ненужный для меня вопрос. Если человек глуп, то он без лишних рассуждений и подозрений мне ответит. Тем самым даст время подумать и понять, кто передо мной и какую линию поведения стоит выбрать. Так я смогу выудить из глупца больше информации, чем он сам захочет мне рассказать. Если же, после вопроса, возникнет пауза и человек будет изучать меня взглядом или выдаст себя дрогнувшими мускулами лица, морщинками или сузившимся взглядом; то можно сделать вывод — его ко мне заслали, либо он просто хитрец с непонятными мне, пока что, помыслами. Неприятный момент этого метода заключается в том, что если передо мной будет стоять, например, Лейнус, то он поймет, что с ним играют и может стать только хуже.
— Дак по десять медяков в день, — гордо выпятил грудь вперед старик.
«Обычный крестьянин», — выдохнул я про себя. Тяжело жить с постоянным внутренним напряжением.
«…или Лейнус», — обратно вдохнул я подозрение. Ладно, наверное, это уже паранойя. Два Лейнуса в одном месте? Но успокаивало меня не это. Тогда в лесу, умирающий и истекающий я, угасающим сознанием увидел лишь одно острое белое перо, что метко пробило сердце Тареку. Перо Лейнуса. Остальные были черными.
— Да-а-а, хорошо заплатили. Отрабатывать придется, — театрально вздохнул я, — Много хоть заплатили уже? А то ведь сам знаешь, Дед Клош… за каждый медяк потом замучают меня.
— Э-э-э, — дед выпятил длинные пальцы и начал их загибать, считая — два… три… Пятьдесят медяков заплатили. Поработаешь, сынок, мда-а, — улыбнулся он, озаряя меня черными гнилыми зубами. Похоже, что старое поколение радовали сложности молодняка. Только я вот не такой уж и молодой по меркам человека.
Мне стало опять тревожно. Старику заплатили за пять дней, а судя по моим хорошо заживающим ранам — я был в беспамятстве или в бреду как минимум две недели. Я прекрасно помню эту сломанную ключицу. Сейчас же, я пальцем руки чувствую выпуклый нарост сросшихся костей. За пять дней это невозможно. Где я был все это время?
— Эххх, много… Надеюсь больше никому не должен? — удручающе вздохнул я.
— Дык вродь и нет. Как пришли сюда, так сразу ко мне проситься стали. Мол, вылечи, пусть отлежится бедолага, а то бандиты потрепали… Вот и лежишь. Че не лопаешь то, а? Ешь! Мне сказали следить, чтоб все лопал или заталкивать в тебя. Заталкивать надоело, — возмущен старик был не на шутку. Видно, эти пять дней он от меня далеко не отходил. Это было видно по моей свежей рубахе и чистой кровати. Уже бывшей чистой кровати.