Идущий вопреки
Шрифт:
Я взял деревянную ложку и попробовал тыквенную кашицу. Губы отдавались терпимой болью. Жевать было тяжеловато и, скорее всего, кормили меня в беспамятстве только жидкой пищей. Вряд ли, в полубреду я смог бы проглотить рваными губами что-то гуще каши или бульона. Горячая и с ароматом трав тыквенная еда приятно растекалась по организму. Только после первой ложки я осознал, насколько сильно проголодался. Дед Клош поставил передо мной круглую миску с краюхами свежего белого хлеба. Оторванной культей я взял краюшку… Что? Я могу поклясться самому себе, что почувствовал отрубленную руку, пальцы, суставы, ногти… Как я обхватил всей пятерней кусок теплого хлеба. Что это было? Память помнит руку? Что сейчас отказывалось воспринимать отсутствие важной части единого организма: разум или тело? Фантомные ощущения меня забавляли, и я попробовал повторить их… Не получилось. Похоже, что осознанными
Я закрыл единственный глаз под удивленный взгляд Деда Клоша.
Десятки лет я был с руками и ногами. Глаза мои видели, уши мои слышали. Воспринимать мир я привык теми чувствами, что были даны мне силой неведомой и непостижимой. Это было прекрасно и естественно. Но ограничен ли я лишь основными чувствами восприятия разумного существа? Ограничен ли я теперь лишь одной рукой? Или это лишь деформированное восприятие навязанного мне закона этого мира? Смогу ли рассмотреть изнанку привычного восприятия?
Я рисую белыми линиями во тьме закрытых глаз очертания комнаты, деда Клоша, кровать и тарелку с кашей, краюху хлеба. Себя… Я опустил голову и начертал линии ног, торса, шеи… головы. Я вижу себя самым ценным чувством всех разумных существ — воображением. Я воспринимаю себя тем, чем одарен — зрением. Я воспринимаю себя так, как хочу сам, а не так как мне разрешает чья-то воля, порождающая законы моего восприятия в этом мире. Я создаю мир, в котором хочу жить, а не существовать. Я чувствую обе руки… Они сгибаются в локтях, кулаки же сжимаются, и я чувствую боль в обожжённых ладонях. Я протянул правую руку и взял ложку, зачерпнул кашу. Я протянул левую руку и почувствовал тепло свежеиспечённого хлеба. Но эфемерные пальцы прошли насквозь…
Я открыл глаза. Эфемерное чувство. Мне нравится это название новым ощущениям.
Дед Клош смотрел на меня с полуоткрытым ртом.
— Дурачок шо ли? — спросил он меня.
Наверное, первый раз за долгое время я искренне улыбнулся.
Дед Клош ушел и оставил меня в покое. Я наконец-то смог отдохнуть. Выходить из комфортного обиталища мне больше не хотелось — узнал я достаточно.
Я задумался. До Академии примерно три недели пути на лошадях. Я не думаю, что Флест добирался оттуда — слишком далеко. Скорее всего, ко мне послали Лейнуса из ближайшего большого страгосского города Гранора, что в тридцати пяти лигах отсюда. «Оттуда же родом Борак. Где-то на окраине города сейчас его дожидаются жена и дети», — подумал я. Поморщившись, я постарался побыстрее выкинуть лишнее из головы.
Получается, что в дороге Флест и еще несколько кавасаров были около трех дней. Если загнали лошадей, то может быть и два. Я прислушался. Деревня Праско небольшая. Я успел побывать здесь несколько раз, когда Борак отправлял меня за недостающим провиантом. Я прислушался, но коней поблизости не услышал…
«Мы отправляемся обратно в Академию», — подумал я, и мурашки прошлись по всему телу. Возвращаться туда мне совершенно не хотелось. Очень много неприятных воспоминаний у меня связано с этим местом. На переобучение? Что это вообще значит? Флест следил за мной. Он увидел, что я в состоянии был закрыть подсознательное, тем самым избежал множества неприятных моментов при выполнении задания. Большинство Лейнусов и редкие кавасары, в той или иной мере, могли сделать тоже самое — мои умения в этом плане впечатляют, но далеко не самые выдающиеся. Зачем же тогда проходить какое-то переобучение? Первый раз слышу об этом. К сожалению, ответ мне казался очевидным. Я скрыл от Академии свои немудренные таланты, и это им не понравилось. Вероятно, что метку я получил больше за «сокрытие важного», чем за кровавые ошибки. Так вроде выразился Флест. Может быть, мне удастся узнать подробнее об этом у него в дороге. А еще я бы очень хотел узнать, где я был неделю назад в бессознательном состоянии…
Дальше размышлять мне не хотелось, и я уснул глубоким сном. Во сне я смотрел в спину Борака, крутившего ручку металлического вертела над красными углями. Я чувствовал вкусный аромат баранины с розмарином. Я хотел с ним поговорить о сквозняке, что так мешал комфортной жизни трактирщика. Доски кончились и нужно было закупиться гвоздями. Я потянулся к его плечу. Рука с чавкающим звуком дотронулась до чего-то влажного. Между моими пальцами проступила багровая красная жидкость. В моем локте отдалось болью, я попытался отстраниться от Борака, но не смог. Рука намертво пристыла к широкому плечу старика. Я попытался дернуться, в руке что-то хрустнуло и она… оторвалась. Я смотрел на обрубок, не в силах пошевелиться. Хотелось закричать, но не смог — рот не открывался. Борак повернул голову в мою сторону. Лицо его было
— М-м-м, вкусно. Альв, хочешь попробовать? Сегодня я добрый, — на этих словах трактирщик протянул мне черный крысиный хвост…
Проспал я долго. Последние петухи будили ленивых крестьян. Я открыл глаз и прислушался к ощущениям. Поразительно, но по сравнению со вчерашним днем, самочувствие мое стало безусловно лучше. Я сел на кровать и осмотрелся. Передо мной, на деревянном табурете, лежала аккуратно сложенная стопка чистой одежды. Напротив кровати, на стене, висело старенькое и грязное зеркальце — хашаарское изобретение. Они каким-то образом добывали песок из мертвого пояса, обрабатывали его и плавили вместе с каким-то сплавом металлов. По началу, зеркала стоили огромных денег, но производство было так дешево, что продажа разрослась на весь Известный Мир. Немалая доля хашаарской казны состоит из доходов от зеркальной монополизации.
Я встал с кровати и подошел к зеркалу. Удивительно, но тело уже практически не болело. Вот что значит хороший сон. Хотя до этого я, судя по всему, спал около двух недель. В голове мелькали какие-то образы, помню, как было больно, как я кричал, а свет слепил глаз… Похоже, у меня был очень сильный жар. Я пощупал грудь здоровой рукой — ребра стали немного проступать. Я сейчас сильно не в форме и это нужно наверстывать.
Сняв с глаза повязку, я осмотрелся. Брови больше нет, на ее месте красный шрам, который в скором времени побелеет. Рогововица, зрачок — все пропало. Мой правый глаз теперь представлял собой белесый шарик. Сплошное белое марево… Надо же. По крайней мере, я могу моргать. Если раньше меня могли назвать красивым полуальвом, то теперь я довольно уродливый получеловек. Этому еще сильно способствовало отсутствие половины правого заостренного альвского уха. Теперь это точно человеческое ухо. Только с ровным, покрытым кровянистой коростой, срезом. И судя по этой ровной линии — разорванное ухо мне аккуратно подравняли. Тарек не смог бы так срезать его своими тупыми когтями. Но все это не самое страшное — теперь я очень приметливый, заметный. Для кавасара это не то что палка, это дубина в колесе. Вздохнув, я дотронулся до левой культи. Больно. Слышал, что в Городросе гнумы делают очень качественные конечности из легких металлов. Такая рука, конечно, будет бессмысленно висеть на выступающем локтевом суставе, но, по крайней мере, не привлечет еще большего внимания к страшному калеке. В голове промелькнула неприятная картина, как по приезду в Академию мне сообщают о моем следующем задании. «Теперь ты настоящий калека: вперед — попрошайничать у главных ворот Нырата. Доклад каждую неделю крысиной почтой», — отдался в голове голос Лейнуса Флеста.
Повязка на руке свежая. Пока я спал, ее кто-то поменял. Дед Клош? Нет, слишком аккуратная работа. Да уж, уснул я крепко и надолго. Слишком крепко… В тыквенной каше было снотворное? Я оторвался от созерцания прекрасного себя и подошел к табуретке. Черные льняные штаны, серая рубаха на деревянных пуговицах. Два лоскута ткани, чтобы обмотать стопы; и какая-то крестьянская обувь, сплетенная из сухой желтой соломы. На такой далеко не уйдешь. Я оделся. В последний момент обнаружил красный хлопковый платок. По началу я не сообразил для чего мне положили вместе с одеждой крестьянский женский головной убор, а потом ухмыльнулся и обвязал им потухший навсегда страшный глаз. Посмотрел на себя в зеркало. Цвет неподходящий — слишком яркий и заметный. Специально такой дали? Теперь я был похож на грабителя и мародера. Половину лица, пересекая переносицу, наискось покрывала красная вызывающая тряпка.
— Р-р-р-р! — потренировался я бандитской мимике в зеркало и слегка прорычал, оскалив белые зубы.
Запах табачного дыма ударил в нос.
— Страшно-страшно, — наигранно пугливо кто-то проговорил у входной двери. Я не смог услышать человека заранее, но почувствовал от него запах. Курение его убьет когда-нибудь.
У дверей стоял Лейнус Флест. Понятно, почему слух полуальва меня подвел. Тише мыши за лигу.
— Как самочувствие? — с участливой улыбкой спросил Флест. — Завтра на рассвете выдвигаемся. Сможешь? Выглядишь ужасно, прости уж.