Идущий
Шрифт:
Дини колебался. Здесь находилось слишком много людей, и это было не то же самое, что предложить помощь одной женщине, подкошенной непримиримыми обстоятельствами, готовой согласиться на что угодно. Её муж выглядел слишком угрюмым, почти до жестокости. Конечно, виной тому было горе, но выражение его лица добавило мальчику нерешительности. Дини не был уверен, что у него что–нибудь получится.
Что будет, если он лишь без пользы отнимет у них время?
Нет, Дини не боялся, что его прогонят пинками, с гневными криками или, тем более, исполосуют розгами, как шарлатана, вздумавшего посмеяться над чужим горем. Точнее, мальчик не думал об этом. Его заботило другое. Каково будет
В этот момент он заметил, что угрюмый мужчина как–то странно скрючился, на секунду прикрыл лицо рукой, тут же убрал её и выпрямился. Полумрак не позволял видеть детали, но Дини догадался, что муж женщины быстрым движением руки стёр с лица слёзы и постарался, чтобы никто этого не заметил. Одновременно сквозь плач женщины Дини услышал хлопки крыльев летучей мыши, она возникла из ниоткуда в ветвях ближайшего тополя.
Мальчик шагнул из вязкой тени в переплетающиеся круги ирреального света, рождённого факелами.
Мужчина, по–прежнему сдерживавший в объятиях женщину, заметил это движение и повернул к мальчику голову.
Дини снова замер. Для второго шага, как ни странно, понадобилось ещё больше усилия. Как обычно бывало в критической ситуации, сознание тронул голос отца. Ты можешь сомневаться, это вполне естественное человеческое состояние. Но лишь до того, как начал что–то делать. Если же начал, то уже не сомневайся.
Ребёнка будто подтолкнули. Ещё несколько робких шагов.
Какой–то мужчина, то ли родственник хозяев, то ли слуга пробормотал:
— Тебе что здесь надо? Не до тебя, — он взмахнул рукой. — Иди, может, в другом месте подадут.
Дини не обратил внимания на это замечание, теперь его переполняла решимость, и он подошёл к хозяевам вплотную. Теперь его заметила и женщина.
— Можно я пройду к вашему сыну? — тихо и в то же время настойчиво произнёс Дини. — Пожалуйста.
Женщина перестала плакать, мужчина ослабил хватку рук, в нерешительности разглядывая невесть откуда взявшегося ребёнка. Тот быстро добавил:
— Я только попробую помочь ему и, если у меня ничего не получится, я сразу уйду.
Никто не произнес ни слова. Все зачарованно смотрели на него. Бесспорно, если бы не шок от пережитого, его бы прогнали. Во всяком случае, не пустили бы в дом. Но сейчас их состояние было податливым воском, лепи, что хочешь, и немыслимая при других обстоятельствах просьба не встретила противления. Не дождавшись определённого ответа, Дини медленно, робко прошёл к открытой двери.
Хозяева вышли из оцепенения лишь, когда он оказался внутри.
Их сын лежал на кровати в передней комнате. Здесь главенствовал специфический запах тяжело больной, умирающей плоти. Парень лежал с закрытыми глазами, лишь, когда Дини вошёл, несколько секунд изучал его бессмысленным взглядом. Затем снова закрыл глаза. На вид ему было не меньше пятнадцати.
Дини опустился на колени рядом с кроватью. Нога подростка чуть повыше колена была забинтована, и из–под этой ткани проглядывала чернота, пропитавшая кожу, как бумагу. Прежде чем Дини приложил к повреждённому участку обе ладони, он почувствовал в них такое знакомое покалывание. Подросток только один раз приоткрыл глаза, когда чьи–то руки, горячие, пульсирующие, прикоснулись к нему. После чего он не открывал их, пока не заснул.
Когда всё закончилось, и чернота уступила место серому оттенку, уже не так не похожему на живую человеческую плоть, Дини не смог даже встать. Он опустился на пол прямо возле кровати и тут же
Дини проспал всю ночь, утром его покормили, и он снова заснул, чтобы встать лишь к вечеру. Его уговаривали остаться, хотя бы провести в доме ещё одну ночь, но мальчик всё–таки ушёл. На прощание ему наложили целую котомку еды.
Покидая деревушку в сумерках, Дини заметил, как его опять сопровождает летучая мышь.
ГЛАВА 3
Книги Ордена талхов
Всполохи пламени лизали холодные стены узкого коридора, ведущего вглубь башни, не удовлетворившись безвкусным лакомством, проворными бесплотными ящерицами убегали прочь. Чтобы вернуться и повторить всё сначала.
Драго смотрел в спину провожатому, нёсшему факел, и наряду с другими вопросами, иглами пронзавшими мозг, спрашивал себя, принадлежит ли тот к ордену Талхов. Конечно, он не знал всех в лицо, особенно из тех, кто окружал Старха, главу монашеского Ордена. Однако с трудом в сознании укладывалось, что в окружении имелись люди столь отталкивающего вида.
Когда Драго увидел человека, ожидающего внизу, у начала винтовой лестницы, этого пути на верхние этажи, его передёрнуло. Он всегда считал себя человеком в меру отрешённым, чтобы не реагировать не только на чью–то внешность, но и на вещи похуже, и всё же не сдержал непроизвольной реакции. Высокий мужчина с плотностью каменной глыбы, которую не скрадывала даже широкая одежда, обладал приплюснутой физиономией то ли обезьяны, то ли бульдога. Маленькие поросячьи глазки не имели ресниц, подбородок увечил чёрно–фиолетовый шрам. Лоб и щёки были покрыты россыпью крупных, продолговатой формы бородавок. Казалось, на его лице благополучно и незаметно для хозяина устроились пиявки, обожравшиеся кровью настолько, что им было лениво отлепиться.
Урод ничего не сказал, даже не кивнул, призывая за собой, просто окинул подошедшего взглядом, пустым, как покинутая пещера, и повернулся, чтобы после ни разу не оглянуться.
Драго не сразу выбросил его из головы, мысль, что он мог и вскрикнуть, не выглядела такой уж неправдоподобной. Любопытно, как сочетается внешность провожатого с одним из тезисов монашеского ордена, ратующего не только о духовной, но и о физической чистоте?
Впрочем, это было мелочью. Гораздо серьёзнее предстоящая аудиенция с главой ордена Талхов. Драго пытался выдавить из собственных размышлений побольше догадок относительно собственного положения, прежде чем он предстанет перед Стархом. Признаться, было от чего зайти в тупик.
Драго входил в когорту монахов–воинов. Орден, несмотря на официальную политику смиренного паломника, несущего народу лишь просвещение и покаяние, имел остро отточенные зубы, вроде бы скрытые, но распирающие губы, которые их прикрывали. Воины составляли в ордене одну пятую. В своей массе они также были неоднородны. Часть из них, небольшая, возможно, пять–десять процентов, не только учились сражаться любым оружием или без него, не только тренировали тело, но и обогащали разум тем, что хранила библиотека ордена. Именно из них в дальнейшем формировалась смена монашеской правящей элиты. Но и этот переход осуществлялся постепенно, в несколько этапов, они растягивались на долгие годы. Попасть в приближённые к главе ордена было делом сложным, зачастую одна ошибка перечёркивала многолетние усилия. Чаще необходима была выносливость, обычная выносливость поднимающегося по длинной–длинной лестнице, и даже природный ум, способность к обучению отступали на второй план.