Идущий
Шрифт:
— Отец, в этом величественном месте я не мог сидеть без движения. Эти книги жгут меня тем, что хранят. И, чтобы молиться, мне пришлось ходить взад–вперёд. Кое–как я сосредоточился только здесь, в глубине этого хранилища мудрости.
Драго умолк, ожидая реакции. В горле образовался ком, но мужчина не решался его сглотнуть — это неминуемо придало бы его лицу оттенок вины либо страха. Слабый оттенок, но вряд ли это укрылось бы от пронзительно–орлиного взгляда монаха–охранника. Между тем ком в горле рос, распухал поражённым сосудом.
Снова потянулись секунды, вялые, медлительные, как очнувшиеся от зимней спячки насекомые. Превратились в минуту, вторую.
Третью.
Это не стало бы настоящей, изощрённой пыткой, если бы всё было действительно так, как говорил Драго. Однако ему пришлось вынести это испытание.
Старый монах так ничего и не сказал. Он медленно кивнул, неопределённый жест, Драго так и не понял, что он означает, затем повернулся и пошёл назад. Драго ничего не оставалось, как пойти следом за охранником.
ГЛАВА 4
Пророчество
На следующий день Драго получил приглашение к Старху.
Он не спал практически всю ночь. Думал, пытался предугадать, что принёс ему час Бдения. Монах–охранник проводил его к выходу, перепоручил провожатому и напоследок сказал, что Драго обязан находиться в своей келье, не отлучаясь, молиться весь следующий день и никого не принимать.
С одной стороны в этом не было ничего особенного, подобное рекомендовали всем прошедшим час Бдения, но Драго напутствие охранника не понравилось. Казалось, от него потребовали ждать своей участи, не пытаясь скрыться. В некотором роде так и было. После часа Бдения возможны любые перемены. Но может остаться всё по–прежнему. Если бы речь шла о том, продвинется ли он дальше или нет, Драго просто бы лёг на кровать и выспался. Какой смысл гадать о том, что от тебя не зависит? Но его по–настоящему волновало другое — догадался ли старый монах, что Драго проник в тайник? Проверяли комнату под полом библиотеки после ухода испытываемого или всё–таки нет? И, если да, какой участи ему ожидать? Драго ведь никогда не слышал о подобных преступлениях или, если это правильнее, проступках.
Ещё больше ему не понравилось, когда не появился Лон, хотя день перевалил за середину. Приятель знал о часе Бдения Драго и никак не сдержал бы любопытство, имея в крови свойство игнорировать мелкие запреты. Конечно, Лон мог быть занят, жизнь талха, проходившего этап ученичества, очень насыщенна, но приятель должен был найти выход, освободиться на минуту, пусть даже такой примитивный, как естественная нужда.
Создавалось впечатление, что Драго незримо охраняют, и Лона просто–напросто не пустили. Когда же к нему заглянул сам Учитель и бесстрастно сообщил о главе Ордена, уверенность Драго в этом окончательно окрепла. Учитель тут же вышел, Драго даже не успел рассмотреть выражение его лица, заговаривать самому он не рискнул.
Драго поднялся, выглянул из единственного крохотного окошка, но это ничего не дало. Он видел лишь часть пустого внутреннего дворика длинного одноэтажного здания, где помещались кельи учеников. Впрочем, не было смысла в некоей серьёзной охране. При желании Драго мог покинуть монастырь незамеченным, однако этим он ничего бы не выгадал. Он станет изгоем, а тот, кто изгнан из талхов, уже ни к кому не прилепится — его все будут чураться почище, чем прокажённого.
И Драго отдал себя в руки судьбы. В конце концов, он не знал, что именно его ждёт, и, значит, всё могло измениться в лучшую сторону.
Уже стемнело, когда снова заглянул Учитель и сообщил, что Драго ждёт провожатый. Ждёт у входа в башню. И на этот раз Драго не задал ему ни единого вопроса. Это был бы признак слабости или даже вины. Драго решил, что легче идти вперёд, не зная собственной участи.
И он оставался в неведении до тех пор, пока провожатый с пиявками бородавок на лице не ввёл его в небольшую тускло освещённую залу. Где его уже ждали. Здесь было больше света, чем на лестнице или в коридоре, однако Драго пришлось некоторое время привыкать к своеобразному освещению.
На дальней стене, у которой и располагались ожидавшие молодого монаха люди, был прикреплён факел, но его свет оставлял их лица в тени. С десяток свечей, разбросанных по периметру помещения, лишь слегка приподнимал вуали полумрака. Урод равнодушно, без налёта подобострастия, поклонился и бесшумно вышел. Драго остался наедине с четырьмя неподвижными фигурами, казалось, сотканными из загустевших кусков мрака.
Старха он узнал сразу, прежде чем глаза привыкли к освещению и подтвердили это. Глава Ордена в сидячем положении казался выше остальных, хотя это было не так. Просто он сидел на некотором возвышении, занимая центральное место. Подобно простому монаху его голову покрывал капюшон рясы, хотя под ним пряталась копна длинных волос — признак элиты талхов. Рядовые члены Ордена, конечно, брили голову наголо. Широкая ряса скрадывала фигуру Старха, делала её бесформенной, но Драго слышал, что на самом деле телу главы Ордена позавидует любой из молодых монахов.
Трое других монахов, составлявших Совет, были одеты в одинаковые плащи, скромные на вид, но явно из дорогой ткани. Все трое были седовласы, будто Боги, сошедшие на Землю, вершить Всемирный Суд. По правую руку от Старха сидел Луж. Поговаривали, что из трёх, входящих в совет, официально имевших равную силу голоса, именно Луж обладал особенным влиянием на главу Ордена. Он и сидел ближе других. В случае смерти Старха или его тяжёлой болезни, главой Ордена становился Луж. Слева от Старха располагался Занл, худощавый, мелкий, ниже остальных. Справа от Лужа сидел Уинар. Волосы его казались посыпанными мукой, настолько яркой была седина, тело было плотнее, чем у других.
Драго почти не различал их глаз, но чувствовал, что они смотрят на него, пристально, изучающее, они будто испытывали его взглядом, прежде чем испытать словами.
Молчание длилось долго. Верный признак того, что из него хотят вытянуть как можно больше, прежде чем состоится собственно разговор. Драго неплохо справлялся с собой. Правда, под этими стрелами взглядов он не мог ни о чём думать, вся энергия уходила на то, чтобы оставаться бесстрастным, но в данный момент суетливые размышления, терзавшие, пока он поднимался на верхний этаж башни, были не особенно нужны.
Неожиданно Луж пошевелился, и Драго, внутренне вздрогнув, приготовился к началу разговора. Однако никто из четырёх старцев, сидящих полукругом, не произнёс ни слова. Лишь спустя ещё три–четыре минуты Старх, наконец, заговорил:
— Хорошо, Драго. Можешь взять себе стул и сесть.
Голос был мягкий, уверенный, пропитанный внутренней силой. Не властью, именно силой ума и достоинством отдельно взятого человека.
Драго склонил голову.
— Спасибо, отец, но в твоём присутствии я предпочитаю стоять.