Идя сквозь огонь
Шрифт:
— Будь моя воля, я бы предпочел богатству руку княжны! — мечтательно улыбнулся Янек.
— Будь моя воля, я завладел бы и тем, и другим! — рассмеялся его собеседник. — Да только выбирать не приходится! Но, как бы там, ни было, лучше искать пропавшую княжну здесь, вдали от войны, чем подставлять голову под стрелы и мечи на юге!..
Нобиль не договорил. Его внимание привлек всадник, въехавший в ворота постоялого двора. Одетый в скромное дорожное платье, он ничем не выделялся из множества путников, проезжавших по дорогам Унии.
Но одна особенность его облика все же бросилась в глаза молодому аристократу. Верховой был горбуном. Оказавшись на подворье, он спешился и, привязав жеребца к поилке, направился к колодцу за водой.
При виде его глаза нобиля сверкнули злым азартом. Ему пришло на ум, что ныне самое время развлечься. Умевший недурно подражать голосам птиц и зверей, он свистнул вслед горбуну иволгой.
Пропустив мимо ушей неуместный звук, незнакомец зачерпнул бадьей воды и двинулся в обратный путь. Пытаясь испугать его, молодой вельможа изобразил рев зубра, но с тем же результатом.
Невозмутимость приезжего разожгла в сердце аристократа праведный гнев. Подняв с земли камень, шляхтич бросил его в горбуна.
Тот, словно почуяв опасность, уклонился от броска, и камень пролетел мимо его головы. Возмущению нобиля не было предела.
— Эй, ты, поди сюда! — гневно окликнул он приезжего. — Как звать тебя, холоп?
— Мышью кличут, Вельможный пан, — с поклоном ответил горбун.
— Мышью?! — глаза шляхтича широко раскрылись от изумления. — Скажи, Янек, ты когда-нибудь видел горбатых мышей?
— Нет!.. — румяный круглолицый Янек добродушно хохотнул.
— И кому ты служишь, Мышь? — допытывался нобиль.
— Вельможному пану Владиславу, — выдохнул путник, — он наказал мне исполнить поручение…
— Могу представить сего Вельможного Пана! — на лице нобиля расплылась кривая усмешка. — Наверняка какой-нибудь деревенский простофиля, остриженный в кружок и заедающий пиво чесноком!
Слова его больно укололи самолюбие оруженосца, коий сам носил прическу в виде упомянутого кружка. Но из уважения к титулу господина Янек проглотил обиду.
— Дивно, что твой хозяин не смог найти себе слугу с ровной спиной! — продолжал глумиться над горбуном шляхтич. — Скажи, за что он тебя так ценит?
— Я верен ему, Вельможный Пан, — пояснил выбор своего господина приезжий. — А еще я ловок…
— Ловок? — переспросил, недоверчиво подняв бровь, молодой аристократ. — Что ж, нынче мы испытаем твое проворство!
Я буду бросать в тебя камни, а ты от них — увертываться! — радостно сообщил он о своем решении путнику. — Эй, Янек, принеси мне пригоршню камней!
Юный оруженосец растерянно огляделся по сторонам, пытаясь отыскать на постоялом дворе камни.
— Негоже глумиться над страждущим, шляхтич! — раздался за спиной нобиля незнакомый мужской голос. — Сему бедняку Господь и так дал тяжкую ношу, а ты еще от себя норовишь прибавить!..
Стремительно обернувшись, молодой аристократ встретился взглядом с коренастым бородачом, одетым в кафтан московского покроя и с привешенной справа саблей. Нобиль вспомнил, что видел московита накануне вечером.
Тот вместе со слугами заночевал на постоялом дворе, где шляхтич просиживал уже третьи сутки, ожидая подхода своих вассалов.
Одного взгляда на путников нобилю было достаточно, чтобы ощутить к ним неприязнь. Московитов он презирал, независимо от титула и положения, сообщники же левши у молодого аристократа вовсе не вызывали добрых чувств.
Один из них, длинный и худой, со скандинавской бородкой, был с виду похож на лешего или, как его величали в Польше, Боруту. Другой, с вислыми усами и серьгой в ухе, на голове носил длинную прядь, служившую у казаков символом бунта и посему ненавидимую польской щляхтой.
Будь с юным Магнатом его воины, он без колебаний велел бы связать и допросить сомнительную троицу. Но отряды шляхтича задержались в пути из-за проливных дождей, не прекращавшихся уже неделю, и нобилю невольно пришлось мириться с соседством московита и его слуг.
Однако схизматик отплатил за проявленную к нему доброту неслыханной дерзостью. Шляхтич решил указать наглецу его место.
— Кто ты и по какому праву взялся меня учить?! — произнес он, надменно подбоченясь.
— Боярин Дмитрий Бутурлин, стольник Великого Московского Князя! — без промедления ответил московит.
— Всего-то боярин? — презрительно поморщился нобиль. — А я — Ежи, сын и наследник Вельможного Князя Черногузского, чей родовой знак — аист-черногуз в рассеченном поле серебряного и золотого цветов!
— Каких бы цветов ни было поле, негоже глумиться над убогими! — укоризненно покачал головой боярин. — Не по-христиански это да и не по-людски…
— Ты мне проповедь будешь читать, схизматик?! — вспылил Ежи, до глубины души возмущенный дерзостью московита.
— Схизматик-католик, какая разница? — пожал плечами Бутурлин. — Заповеди что у вас, что у нас — одни и те же…
Он не договорил, поскольку шляхтич, не сдержав ярость, рванул саблю из ножен. Умение быстро обнажать клинок не раз приносило ему победу в поединках, но на сей раз подвело молодого аристократа.
Левша, нежданно оказавшийся грозным соперником, опередил Ежи, выбив из его руки саблю быстрым, как молния, встречным ударом.
— Ну вот же, на десять шагов отлетела! — послышался радостный голос увенчанного казачьим чубом спутника московита. — Могу хоть сейчас измерить!
— Десяти шагов, пожалуй, не будет… — откликнулся на его слова бородач с наружностью Боруты. — Семь, от силы — восемь!