Идя сквозь огонь
Шрифт:
— Я не к тебе обращаюсь, московит, а к панне Ванде! — бесцеремонно оборвал его поляк. — Что ты себе позволяешь, птенец желторотый? Твой отец, панна, был рассудительным человеком, и негоже тебе срамить его память нелепыми выдумками!
— Хоть ты, пан, обращаешься и не ко мне, тебе придется меня выслушать! — вступился за Ванду Григорий. — В том, что сталось, вины панны нет. Это я подал Королю мысль о том, что скрытый враг может заразить вас чумой!
— Вот как? — презрительно поморщился шляхтич. — Я даже не удивлен! Что хорошее могло придти на ум схизматику?
— Схизматику пришло на ум защищать Польского Государя, в то время как вассалы Короля ничего не делали для его спасения! — не убоявшись рыцарского гнева, ответил Тромбе Орешников. — Уж не взыщи, что мы с панной допустили промах.
Не ошибается тот, кто ничего не делает!
— Ты обвиняешь меня в бездействии? — нахмурил седые брови шляхтич. — Меня, дважды заслонявшего Государя от стрел в бранном поле? Неслыханная дерзость! Да я могу за такие слова вызвать тебя на подинок!
— Твое право, шляхтич, — пожал плечами боярин, — сам выйдешь на бой или мне сражаться с твоими сыновьями?
Лешек и Збышек потянули из ножен клинки, готовые отстаивать честь родителя.
— Отойди в сторонку, панна! — шепнул своей спутнице Григорий. — Как я разумею, пришло время выгула мечей!
— Может, не стоит? — попыталась отговорить его от опасной затеи Ванда. — Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня…
— А кто сказал, что я пострадаю? — ободряюще улыбнулся ей московит. — Для меня честь отстаивать твою правоту. А страдают пускай наши недруги!
Он вышел на середину пустоши меж трех шатров и, обнажив клинок, принял боевую стойку. Старший из сыновей Тромбы, Лешек, спешился и тоже вытащил из ножен меч.
— Как будем биться? — полюбопытствовал боярин. — До первой крови, до первого выбитого зуба или первого вытекшего глаза?
Старый шляхтич и его младший сын с сомнением переглянулись.
— Как Бог положит! — ответил московиту Лешек, сам не робкого десятка. — Начнем бой, а там видно будет!
— Начинай! — занес для удара саблю Орешников.
— Помогай, Пресвятая Богородица! — рявкнул, вознося над собой меч, его противник.
— Что здесь происходит?! — остановил их чей-то властный окрик. — Или вы запамятовали, что во время войн поединки чести под запретом?
Оглянувшись, дуэлянты увидели Князя Томаша. Объезжавший со своим отрядом королевский лагерь, он незаметно приблизился к шатру Орешникова и стал свидетелем его ссоры с Тромбой.
— Да какой поединок?.. — попытался изобразить на лице недоумение старый шляхтич. — Просто упросил боярина дать моим сыновьям урок боя на саблях…
— А ты что скажешь? — перевел взор Князь с Тромбы на московита.
— Что тут можно молвить, Княже? — развел руками Григорий. — Наши приемы боя напоминают турецкие. Вот рыцарь и обратился ко мне с просьбой подучить сабельному бою его молодцов.
А я не нашел повода ему отказать, ибо сам нуждаюсь в воинских упражнениях. Без них плоть быстро слабеет…
— Если так, то продолжайте! — холодно усмехнулся Томаш. — Только не пораньте друг дружку. Враги возрадуются тому, что христиане льют братскую кровь вместо того, чтобы обращать мечи против сарацин!
Однако я искал тебя, пан Игнатий, по делу. Пока не закончилось перемирие с турками, Государь решил развеять тоску доброй охотой. Сказывают, ты ведаешь толк в сем деле?
— Еще как ведаю, Княже! — расплылся в улыбке старый шляхтич. — Охота — моя страсть, с младых ногтей! Вепря ли затравить, медведя ли — для меня все едино!
— А оленя выследить сможешь? — одарил его испытывающим взором молодой Князь.
— Проще простого! — гордо вскинул двойной подбородок Тромба. — Только накажите!..
— Вот и ладно! — не дал ему договорить глава королевской разведки. — Тогда собирайся. Не позже полудня мы выступим за добычей.
Кстати, юную панну и московского гостя Государь приглашает разделить с ним охотничью стезю. Вам сие будет вдвойне полезно, ибо после истории с поиском источника чумы вас в лагере не ругает лишь последний лентяй.
Посему я не удивлюсь, если в отсутствие Владыки у тебя, боярин, появится много друзей, желающих учиться бою на саблях…
Так что поторопитесь с панной, не заставляйте Государя вас ждать!
Повернув коней, Князь Томаш и его воины поскакали прочь.
— А тебе не чуждо понятие о рыцарской чести, боярин! — уважительно промолвил, обращаясь к Орешникову, пан Тромба. — Признаюсь, я ждал, что ты нажалуешься на меня Князю!
— Было бы о чем сказывать! — усмехнулся московит. — Можешь меня не благодарить. Свои люди, как-нибудь сочтемся!..
Никогда еще Отто фон Грюненберг не был так близок к исполнению своего замысла. Из всех способов устранения польского Монарха он предпочел тот, коий его друг Зигфрид окрестил «Божьей Карой».
Означенный способ был хорош тем, что не требовал от него личного участия в акте возмездия Королю. Крестоносцу не нужно было пробираться мимо стражи в монарший шатер, подсыпать яд в пищу Владыки Унии или целиться в него стрелой из засады.
Однако это не значило, что посланник Ордена избрал легкий путь достижения цели. Чтобы осуществить задуманное, он должен был внедриться в польский стан и стать для недругов на время одним из своих.
Сделать сие было непросто, но Отто в последнее время несказанно везло. Впервые рыцарь убедился в этом, когда его отпустил на волю лазутчик Султана.
То, что безбожный сарацин столь великодушно обошелся с крестоносцем, казалось Господним чудом, но, поразмыслив, рыцарь пришел к выводу, что турком руководил трезвый рассчет.
Устранение чужими руками главы вражеского войска, без сомнения, было на руку Высокой Порте, и, позволив Грюненбергу исполнить свой замысел, Ага оказал услугу самому себе.