Идя сквозь огонь
Шрифт:
Если над первым поручением тевтонца Магнуссен тут же начал думать, то исполнять второе он не спешил. Фон Велль, ни перед кем не испытывавший страха, явно опасался рябого московита, что не укрылось от глаз датчанина.
«Враги моих врагов — мои друзья» — любили некогда говорить готландские морские добытчики. Всплывшая из глубин памяти поговорка натолкнула Харальда на мысль, что боярину нужно сохранить жизнь.
«Может, он сумеет избавить меня от тевтонца? — подумалось бывшему пирату. — Неспроста же фон Велль так крепко его ненавидит!
Но возражать куратору Харальд не смел. Это было равносильно самоубийству, и, чтобы оправдать отказ травить московита, Магнуссен пошел на хитрость.
Как это ни дивно, фон Велль сам облегчил ему задачу. В ночь, когда пленный тать должен был обрести свободу, тевтонец велел опоить постояльцев гостинного двора сонным зельем, дабы никто из них не смог воспрепятствовать побегу.
Что касается московита, то посланник Ордена велел подлить ему в питье медленно действующую отраву вместе со снотворным. Харальд знал, что не все снадобья сочетаются меж собой и зачастую одно из них сводит на нет действие другого.
Воспользовавшись сим знанием, он обосновал перед Командором невозможность дать Московиту сонный порошок и яд одновременно. По его словам, отрава и снотворное, смешавшись в крови московита, уничтожат друг друга, из-за чего он не только не умрет, но будет всю ближайшую ночь проявлять неуместную бодрость.
Тевтонцу это не подходило. Бодрствующий московит мог помешать побегу пленного татя, и, поразмыслив, фон Велль отказался от убийства боярина.
Сказать по правде, Харальд тогда немало рисковал. Хорошо разбиравшийся в ядах Командор мог уличить его во лжи и не сделал этого лишь потому, что до сих пор ему не приходилось скармливать жертве разом оба зелья.
Чтобы вывести хромца на чистую воду, тевтонец должен был поставить на ком-то опыт, а времени для сего слуге Ордена недоставало. Посему, скрепя сердце, он передумал опаивать московита ядом и велел датчанину вместе с прочими постояльцами дать ему лишь сонный порошок…
Дело оставалось за малым. Фон Велль должен был найти в окружении московского боярина человека, способного за деньги выпустить пленника на волю. Это бросило бы на Московита тень причастности к побегу татя.
Взор тевтонца пал на Чуприну, одного из спутников московита, доставивших с ним на постоялый двор связанного злодея.
В троице, сопровождавшей боярина, он представлял собой слабое звено. С первых минут пребывания на подворье датчанина степняк сетовал на долю, а еще больше на побратимов, отказавших просьбе татя освободить его за мзду. Такое существо идеально подходило рыцарю для осуществления его замысла.
Чуприна стал единственным постояльцем Харальда, не получившим в эту ночь снотворного зелья. Более того, чтобы выманить южанина среди ночи во двор, Магнуссен подмешал в его порцию браги слабительное.
Возвращаясь из отхожего места, Чуприна проходил мимо избы, где ночевал Командор. Окликнув простака из дверного проема, фон Велль посулил ему богатство за помощь в освобождении пленника.
Тевтонец рассчитал все верно. Получив от него кошель серебра, Чуприна ловко исполнил порученное дело. Но, как и следовало ожидать, серебренники достались не ему. Вызволенный из веревок тать перерезал пособнику горло, а кошелек взял себе…
Дело бы прошло гладко, если бы не два уцелевших степняка, разбуженные ночью неведомой силой. Не обнаружив рядом товарища, они пошли искать его и набрели на хладный труп Чуприны.
Желая отомстить за собрата и водворить пленника в оковы, южане напали на татя в конюшне, где он успел оседлать коня. Одному из них это стоило жизни, другой, будучи раненым, протрубил в рог, всполошив сонных стражников Воеводы.
Тать бросился к воротам, но, перед тем как взяться за его поимку, степняки затворили их на засов. В попытке вырваться на свободу злодей погнал коня к тому месту, где частокол, ограждавший подворье, был ниже, чем в других местах.
Но тать был обречен. Даже сумей он перемахнуть препятствие, польские солдаты все равно бы его настигли. Видя, что беглецу не спастись, фон Велль натянул тетиву самострела и всадил ему в затылок стрелу, уничтожив свидетеля своих темных дел…
Однако беда не приходит одна. В ту ночь злой рок нанес Харальду удар, от коего он долго не мог оправиться. Еще до того, как в конюшню нагрянули степняки, там побывал его сын.
Накануне он потерял ладанку с родной землей, завещанную ему погибшей матерью. Решив, что ладанка осталась лежать в конюшне, Олаф поспешил за ней, вопреки отцовскому запрету.
Несчастье не замедлило явиться к Магнуссену. Зверь в людском обличье, встретив юношу у стойл, не задумываясь прикончил его ударом копья…
Едва ли Харальд смог бы объяснить Воеводе, что делал на конюшне его сын в ночь побега татя, и после случившегося ему оставалось одно — бежать. Унести ноги с постоялого двора Харальду помог подземный ход, вырытый втайне от соглядатаев фон Велля. Но он не хотел покидать тевтонца, не расплатившись с ним за все его грехи.
Под каждым строением у датчанина был зарыт бочонок с селитрой, предназначенный для быстрого поджога. Магнуссен давно уже собрался отметить свой уход со службы пожаром гостинного дома, возведенного на деньги крестоносного Братства.
Он знал, что Капитул за это не погладит фон Велля, и хотя бы так, собирался насолить виновнику своих бед. Стоя на краю леса, он видел, как пылает вдалеке любимое детище Командора…
Покинув теплые стены, датчанин едва не стал добычей стужи, лютовавшей в этих краях зимней порой. С трудом преодолевая снежные заносы, хромец добрался до тракта, где в изнеможении упал, ожидая смерти.
Но ему посчастливилось вновь. Трагедия на постоялом дворе разыгралась уже под утро, и Харальда подобрал литвинский обоз с дровами, направлявшийся к ближайшей мужской обители.