Идя сквозь огонь

Зарвин Владимир

Предсмертные крики и стоны заглушал лишь бешеный рев пламени, пожирающего дома островитян. Все, что нельзя было унести с собой при грабеже, захватчики предавали огню.

Спастись можно было лишь в море, двигаясь в сторону, противоположную той, откуда пришли ганзейские корабли. На южном побережье Готланда селилось немало рыбацких семей, промышлявших сельдь на парусных челнах.

Сейчас рыбаки, скорее всего, были мертвы, но их суденышки, вытащенные на берег, могли оставаться у прибрежной полосы. Если хотя бы одно из них уцелело, Харальд сумеет выйти в море и оторваться от преследователей…

Но добраться до спасительных челнов было непросто. Для этого датчанину с сыновьями пришлось пересечь охваченный войной остров, пройти сквозь ад пылающих улиц и переулков.

Времени придумывать новую спасительную хитрость у Магнуссена не оставалось, и он воспользовался, старой. Дополнив свой наряд накидкой, снятой с убитого ливонца, пират подхватил левой рукой малыша Строри, правой взял за воротник, чтобы не потерять в сутолоке, Олафа, и поспешил к южной оконечности острова.

Каждый миг его могли разоблачить и прикончить вместе с детьми, посему он стремился скорее вырваться из разоренного врагом поселения.

К изумлению и радости датчанина, ему это удалось. Ни один из солдат, обманутых его маскировкой, не остановил Харальда на пути к морю. Хитрость с ливонской накидкой раскусил лишь Ганзейский стрелок, встретившийся беглецам у самого берега.

Треск пламени и стоны раненых остались далеко позади, когда Харальд приметил крепыша в цветастом кафтане, подносящего к плечу арбалет. Датчанин едва успел уклониться от летящей ему в лицо стрелы.

Граненый наконечник виретона рассек Харальду скулу и оторвал пол-уха, но это не могло остановить старого пирата. Прежде чем стрелок успел перезарядить оружие, Харальд подбежал к нему и широким махом меча срубил ганзейцу голову в широкополой железной капелине.

Утерев рукавом с лица кровь убитого солдата, датчанин огляделся по сторонам. У кромки берега на волне покачивались две лодки. Одна уже занималась огнем от брошенного в нее факела.

Другой факел догорал на песке, подле мертвого солдата, и Харальд с ужасом подумал о том, что, промедли он хоть немного, ему с сыновьями не было бы на чем выйти в море. К счастью беглецов, наемник не успел поджечь челн.

Датчанин мысленно воздал хвалу пресвятой Деве, узрев над уцелевшей лодкой поднятый парус. Одна из рыбачьих семей, подобно ему, попыталась спастись от врага в море, но не успела.

Прибой лениво перекатывал у берега тела крупного мужчины с засевшей в спине арбалетной стрелой и молодой женщины с перерезанным горлом.

Магнуссену повезло, что большинство ливонских и ганзейских солдат находилось сейчас на другой стороне острова. Захватчики не стали задерживаться на бедном добычей южном берегу Готланда, и это помогло пирату вырваться на свободу.

Не теряя даром времени, Харальд подбежал к уцелевшей лодке, перебросил через высокий борт малыша Строри и вместе с Олафом оттолкнул ее от берега. Он уже хотел вслед за старшим сыном взобраться на корму челна, но чувство близкой опасности заставило его обернуться.

В трех шагах от датчанина стоял тевтонский рыцарь. Именно тевтонский, поскольку вместо скрещенных алых мечей его плащ украшал жирный крест Братства Девы Марии.

Харальд мог поклясться, что за мгновение до того берег был безлюден, и нежданное появление крестоносца пробудило в его душе суеверный трепет. Рыцарь, видимо, учуял это, и по его холеному лицу пробежала насмешливая улыбка.

Но страшнее улыбки были его глаза. Холодные и злые, они, казалось, прожигали насквозь душу датчанина, добираясь до самых темных ее уголков, потайных страхов и желаний.

Поймав их взгляд, Магнуссен испытал чувство, будто за пазухой у него шевелится брошенная кем-то ядовитая змея. В мозгу промелькнула мысль о враге рода людского. Харальд слышал, что, отправляясь в мир за добычей, дьявол принимает порой сказочно прекрасный облик, но глаза выдают его.

Что-то подсказало Харальду, что перед ним — посланник ада, пришедший по его душу. Могущественный демон, не убоявшийся знака креста на собственном плаще. Рука пирата потянулась к рукояти заткнутого за пояс меча, но демон опередил его, обнажив собственный.

— Не успеешь, — холодно произнес он на чистейшей датской речи.

Харальд в ярости рванул из-за пояса клинок, но тевтонец ловким выпадом выбил оружие из его руки. В тот же миг в грудь датчанина уткнулось острие рыцарского меча.

Магнуссен замер, не в силах отвести глаз от гибельного лезвия, нацеленного ему в сердце. Время будто замедлило бег, потекло медленно, словно остывающая после разогрева смола.

— Что же ты остановился? — насмешливо вопросил демон. — Не хочешь дальше испытывать судьбу?

Тоскливый вой отчаяния вырвался из груди старого пирата. Он проиграл самую важную схватку своей жизни, и теперь ему оставалось лишь умереть.

Так чего он ждет? Не лучше ли погибнуть в бою, чем униженно ждать смерти под холодно-насмешливым взором сей адской твари?

Он рванулся навстречу вражескому клинку, но тевтонец неожиданно отступил назад, отняв от его груди меч.

— Тебе сегодня везет! — произнес посланник ада с пугающей ледяной улыбкой. — Уходи в море, пират, и увози своих зверенышей, пока я к тебе, добр! Но знай, вскоре я найду тебя и заставлю вернуть должок!..

При этих словах немца Харальд вздрогнул, как вздрагивал еще не раз, слыша их в кошмарном сне или припоминая наяву.

Именно так, по разумению датчанина, должен был вести себя вездесущий дьявол. Не дать погибнуть людской плоти, чтобы забрать у ее обладателя нечто более дорогое раз и навсегда.

Он мог пойти наперекор врагу, поднять меч и умереть в поединке. Но жизнь детей для Харальда была дороже спасения собственной души, и он принял решение продать душу бесу.

Никто не заставлял его подписывать договор кровью и осквернять христианские святыни, но сердце подсказывало старому пирату, что обратной дороги нет. Сделка состоялась.