Иеремиевы огни
Шрифт:
— Я бы… — Адамас изобразил мечтательную улыбку. — Я бы хотел, чтоб было как при нём, но с кем-то другим. И чтобы слияние это больше сюда не лезло… В гости разве что. Да?
— То есть автономия? — усмехнулась с горечью кейера. — Да кто ж даст…
— А если бы дали? — спросил Адамас, хотя Домино уже делал ему страшные глаза. — Мы бы не стали с ними ссориться, правда? Там теперь всё одинаковое.
— Ещё ссориться не хватало! — пылко отозвался молодой парень-тамас с противоположного края круга. — Обратно всё заберут! Но ведь слияние не пойдёт на такое.
— Лучше автономия, чем вечная грызня, —
— За своих я бы однозначно сказал «да», — кивнул рейтер. — И много бы кто сказал. Это я вам зуб даю. Всем давно всё надоело. Это мы воюем, а они только мародёрствуют. Сейчас у него нервы сорвутся, он нам и Семере-2 разнесёт. А сам уедет куда-нибудь отдыхать, с сынком Азата на поводке. Брутусу лишь бы крови побольше.
— Это да, — качнул головой Домино. — Ладно. Если вы не возражаете, мы бы где-нибудь прилегли. Всю дорогу почти пешком прошли… А, командир?
— Однозначно, — Цезарь встал и посмотрел на рейтера. — Лишней палатки не найдётся?
— Мою берите, — улыбнулся тот. — Вон у того фонаря, она с ярко-жёлтым краем. Мы к кому-нибудь переместимся — на одну ночь-то.
— Благодарю. Собирайтесь, ребята.
Киллиан беспрекословно закинул на плечо Адамаса — тот только и успел, что обратно сместить повязку — и двинулся вслед за Цезарем к указанному фонарю. Когда они четверо закрылись в просторной, хотя и во многих местах разлохмаченной палатке, Домино распорядился:
— Пару часов — и выходим, большая часть лагеря как раз успокоится. Пока, кто хочет, можете поспать. Только прежде наш тяжелобольной не желает объясниться?
— Тише, господин приграничник, — Адамас, забавляясь, приложил палец к губам. — Тут везде уши. Давно вы в чужом стане не были, да?
— Слушай, я серьёзно. Что за разговор ты начал?!
— Это называется общение с простыми людьми. А что было бы, если бы дали автономию. Как будто никого, кроме меня, это не интересует. Это ведь и ваша родина.
— Моя-то моя, но…
— О, да брось, господин приграничник, — вступился за Адамаса Киллиан. — Зато теперь знаем, на что упирать. Вам обоим пригодится. И вообще, я спать, так что отставить разговоры.
В момент он улёгся прямо между Домино и Цезарем и прикрыл глаза. Адамас, торжествующе улыбаясь, привалился к спине хиддра и, поскольку сна не было ни в одном глазу, стал просто смотреть в темноту. За те полгода, что у него не было протезов, он научился пребывать в собственных мыслях без какого-либо занятия — а их ситуация, несмотря ни на что, не сильно отличалась от его предыдущего опыта.
— Пойду покараулю, — бросил Цезарь, и через секунду полог палатки плеснул брезентом, опускаясь за ним. Домино хмыкнул, но ничего не сказал.
Для Адамаса отмеренные два часа пролетели незаметно, в тишине и сопении действительно уснувшего Киллиана. Хиддр поднял голову как раз примерно по истечении этого времени, и хорон поразился. Вот уж у кого железные нервы! А ведь он наверняка ни на одной операции в своей жизни не был — Кит как-то оговорился, что столь ценные кадры, особенно почти что свалившиеся ему на голову, он на миссии, требующие оружия круче шлицевой отвёртки, не отправляет. Что же там скрыто такого в прошлом Киллиана, появившегося в ГШР из ниоткуда в уже ощутимо взрослом возрасте, что он и спит спокойно во вражеском лагере на подступах к обиталищу садиста-маньяка Брутуса, и просыпается по часам?
Впрочем, не просто так же его сюда отправили?
— Ну как, идём? — спросил Киллиан, и Домино меланхолично отозвался:
— У командира единственного есть часы. Как сунется к нам, так и…
— Ну как, идём? — в палатку вошёл Цезарь, и Домино поперхнулся, закашлявшись. — Два часа прошло. Лагерь почти весь утих. Отсюда даже границу Семере видно. Судя по тому, что оттуда слышно, минуем мы её без труда.
— Пьянствуют? — понимающе спросил Домино, и терас хмыкнул.
— А ты сомневался?
Покинув палатку, один за другим они двинулись к границе города, выбирая места потемнее, чтобы не сильно бросаться в глаза бодрствующим лагеря. Адамаса на всякий случай Киллиан всё так же тащил на себе — если уж кто-нибудь их поймает, пусть примут за лагерных раненых, решивших совершить на закрытый семерский госпиталь тайный набег. К тому же в таком случае меньше вероятность, что их сдадут часовым «собратья по несчастью».
Ведущий их группу Цезарь, пристально следящий за обстановкой на импровизированной границе — завалы мешков с песком да загородившие проход военные машины, — заставил всех замереть за самой крайней, явно нежилой палаткой, а потом рысью переместиться прямо к одной из машин, которую только что оставили часовые, судя по гоготу, отправившиеся за добавкой. Буквально за их спинами диверсанты скользнули в проём между машиной с разбитым лобовым стеклом и заграждением из мешков — от другого автомобиля их надёжно заслоняло это самое заграждение, а владельцы этого явно не слышали ничего, кроме себя. Сразу от границы начинался лабиринт переулков — и теперь уже Домино, в своё время исходивший Семере вдоль и поперёк, повёл группу.
— Даже не думал, что когда-нибудь опять вернусь сюда, — негромко сказал он, кажется, даже не следя за дорогой. — Когда я познакомился здесь с Азатом, это были сплошные руины. Потом всё восстановили — но карта осталась той же. Как будто кому-то жизненно важно, чтобы конкретно здесь всё было исторически верно.
— Как я этого кого-то понимаю, — с сарказмом отозвался Цезарь. — Весь мир уже двадцать лет лихорадит. И, самое интересно, буквально все, кто заявлял, что устроит наконец всем стабильность, либо сливаются, либо тоже мечутся, как золотые рыбки в аквариуме.
— Надеюсь, ты не на меня намекаешь? — хмыкнул Домино, оборачиваясь. Цезарь отвесил ему поклон, и Адамас впервые подумал, что терас уже очень давно находится на взводе.
— Ну что вы, к вам ноль претензий, господин секретарь! Вы, хвала небесам, гнёте одну и ту же линию с момента вашего появления в Канари. Это другим не сидится, но что ж поделаешь. Жестокий век, жестокие сердца!
— Как верно сказано. Кстати, не напомнит ли мне господин начальник, зачем его вообще с нами отправили? — как будто невзначай спросил Домино, и опять наладивший себе обзор Адамас увидел, что идущий позади Киллиана Цезарь сощурился, напрягаясь.