Иеремиевы огни
Шрифт:
— А почему… — Джей понял, что хрипит, и откашлялся. — Почему Ове всё-таки стал после этого карьера с Брутусом общаться? Потому что его рассказам всё равно бы не поверили, тем более раз отец погиб?
— Да нет, конечно, Джей. Ты странные задаёшь вопросы, тут ведь всё на поверхности. Это был первый раз, как Брутус пригрозил ему мной. Я поздно узнал, но мог бы и догадаться. Ове всегда защищал меня, а я полагал, что так и надо, — Дилан обхватил голову руками, но лицо его выражало лишь сосредоточенность. — Даже когда мне казалось, что всё неправильно, когда я видел, что Ове плохо с ним, хотя он тщательно это скрывал, я отходил в сторону, потому что… Что, ну вот что я мог сделать Брутусу?
— Поэтому ты угнал машину? — голос Джея сорвался. — Хотел уехать, чтобы мы возле тебя больше не мельтешили?
— Нет, машину я угнал по другой причине, — Дилан усмехнулся и показал взглядом на внимательно прислушивающегося к разговору Герберта. — Вот он знает зачем. И Дамела, похоже, теперь тоже, судя по тому, как она меня встретила. Спроси у них, Джей, ладно? По поводу мельтешения я старался до Эррута. Надеялся, смогу так вас выбесить, что вы сами меня бросите. Или разругаемся, я сбегу, и никто не будет меня искать. Но Ове правильно сказал: вы от меня уже не отстанете. Простите меня. Всё это без толку, конечно, не доберусь я ни до какой Столлии, но, раз уж начали…
— Параноик ты, — хмыкнул Герберт, закидывая ногу на ногу и начиная со скрипом раскачиваться вместе с креслом туда-сюда. — Взрослый вроде мужик, а Брутуса этого боишься всё ещё. Он, конечно, крутой, я не спорю, но что ж теперь, забиться в угол и плакать?
— Я пытался. Мне не дали, — закатил глаза Дилан.
— И правильно. Адамас, как и я, деятельный, он никому не позволит отсиживаться или, того хуже, благородно жертвовать собой, когда это никому не надо. Брутуса надо было поставить на место ещё лет в шесть, упустили, ладно. Сейчас ты должен жаждать с ним встречи, Дилан. Потому что рано или поздно ты сможешь сделать ему что-то очень неприятное.
— Ага, я понял, учту, Герберт. Короче, надеюсь, теперь моя трусость воспринимается вами правильно. И, уверяю, мешать доставить меня по месту назначения я больше не стану. Дамела, — Дилан повернул голову в сторону сильвиссы, — кое-что мне надо сказать лично тебе. Пойдём?
Дамела с готовностью поднялась, и вскоре Джей с Гербертом остались в комнате одни. Скрипело кресло, за окном стрекотали сверчки, включившиеся чётко по окончании рассказа Дилана, и Джей напряжённо размышлял над услышанным.
— Джей, — голос Герберта звучал удивительно ехидно, — а ты не хочешь ли рассказать, что тебя так смутило в детстве, что ты боишься брать на себя ответственность? Или хотя бы просто действовать?
— Иди ты, — добродушно отмахнулся хорон, верно угадав очередную пустую провокацию. — Ты мне лучше вот что скажи… в какую ситуацию после всего узнанного нам надо засунуть Дилана, чтобы его альмега проснулась?
— Во-первых, а это обязательно? Во-вторых, мне почему-то кажется, что клин придётся выбивать клином, — фыркнул Герберт.
— Только посредством Брутуса?
— А как ещё? Но давай всё-таки понадеемся, что он никогда на нас не выйдет, а до Столлии просто руки не дотянутся.
Джей с сомнением хмыкнул и, поднявшись, отправился думать в сад. Герберт тоже засобирался было на прогулку, но тут в общей комнате вновь появился Дилан. Улыбался он так мечтательно и растерянно одновременно, что эрбис не утерпел:
— Что тебе сказала Дамела? Ты ведь признался в своих чувствах, так?
Дилан медленно кивнул, не прекращая улыбаться.
— Сказала, не сейчас. Потом, как всё кончится. Но она поцеловала меня, так что, наверное, я ей тоже небезразличен.
— Ну как и Джей, да, — не удержался от подначки Герберт. Дилан в ответ лишь издал невнятный звук и тенью ушёл к себе.
После этого признания, а заодно и много раз обдуманного разговора с Ове-галлюцинацией, Дилана несколько отпустило от тревог — он вновь со смирением вступил в фазу под названием «пусть всё идёт так, как должно». Совести больше не за что было его грызть, и время до отправления дальше он коротал, с утра до вечера гуляя по соседнему лесу. Пробродив там первые два дня и выяснив две вещи — что у него врождённое чувство направления, не позволяющее заблудиться даже в джунглях, и что без минимального снаряжения соваться туда верх глупости, — сильвис разжился с общего согласия друзей некоторыми полезными вещами и стал возвращаться домой совсем уж поздно.
Прыжки по камням и восхождения-спуски по многочисленным холмам и кочкам помогали Дилану забываться — до звона в голове. Обычно он не то что не следил за дорогой, но даже не обращал и толики внимания на красоты вокруг: эти джунгли, в конце концов, не так уж сильно отличались от всех тех, что он уже видел, пока они ехали по Дельфии. Такие же яркие, душные, влажные, со множеством ручейков — иногда под самыми ногами, — полные птичьей разноголосицы, свешивающихся с веток то лиан, то пёстрых, как ковры, змей — ничего из этого Дилана не интересовало. И потому то, что в один из своих походов он краем глаза различил сбоку слишком уж помятые для обычного бурелома кусты, можно было назвать чистой случайностью.
Или судьбой.
Отвлёкшись от внутренней пустоты, Дилан не задумываясь пошёл прямо через эти кусты — чтобы чуть позже углядеть несколько сорванных веток у невысокого дерева и вывороченный с корнями пенёк. Следов чьего-то грубого обращения с лесом хватало, чтобы идти в правильном направлении, и Дилан уже терялся в догадках, какой крупный зверь мог поселиться так близко к людям, когда после очередных наполовину разнесённых зарослей его глазам предстала удивительная картина.
Сразу от зарослей начинался невысокий холмик — с одной стороны на него, покрытый изумрудно-зелёной вперемешку с невесомыми белыми цветами травой, робко взбирались деревья, с другой, под резким обрывом, то ли подмытым когда-то разлившейся и пропавшей рекой, то ли оставшимся после упавшего старого дерева, по камням бежал ручеёк. На вершине холма, этаким царём горы, росло внушительных размеров дерево с низко расположенными ветвями — одна из них простиралась как раз над ручьём, почти лишённая листьев и даже лишайников и явно доживающая свои последние дни.
А к ветке за руки и за ноги был привязан человек. Грудь его смотрела на самые острые камни у подножия холма, голова с короткой стрижкой, но отпущенным от затылка хвостом висела безвольно — лишь едва ощущаемый ветер шевелил рыже-чёрные волосы. Одет человек — судя по росту и цвету полос, хиддр — был непримечательно: джинсовые бриджи сине-зелёных оттенков, белая, очень замаранная футболка, лёгкие кроссовки. Там, где в запястья впивались верёвки, можно было разглядеть три наехавших друг на друга металлических браслета. Вытаращившийся на неожиданную находку Дилан проморгался и начал спешно оценивать ситуацию.