Иерусалим. История Святой Земли (сборник)

Вейнберг Л.

Тогда выступил бурный поток сей из пределов Аравии и разлился по вселенной. Сирия и Палестина первые испытали силу фанатизма Магометова и тем скорее подверглись игу чуждому, что еще не успели оправиться от опустошений персидских. Малые дружины императора, который не ожидал, после своих славных побед, столь сильного нападения с юга от пренебрегаемых им сарацин, не могли защитить безлюдных городов. В окрестностях Газы были первые сражения греков с арабами, которые предлагали мир и братство с одним лишь условием – принять их веру, и все предавали огню и мечу, если отвергали Коран. Амру, Калед, Обеид были вождями неодолимых дружин, и уже пред ними пали главные города Сирии, Востра и Дамаск, когда халиф Омар заступил место Абу-Бекра. Дошла очередь до Иерусалима, ибо, по общему совету старейшин арабских и по уважению, какое питали последователи пророка к сему месту погребения пророков, они жаждали овладеть им: военачальник арабский получил повеление осадить Св. Град. Император Ираклий, после падения Дамаска, удалился с войсками в Антиохию, не в силах будучи противостоять новой буре, как некогда Хозрою, и, по свидетельству летописца Феофана, унес с собою, из Иерусалима, Честное Древо Креста, дабы оно вторично не досталось в руки варваров, ибо предвидел, что не устоит против

них Св. Град. При первом повелении халифа пятитысячный отряд войск арабских, под начальством Абу Софияна, подступил к стенам Иерусалимским, и мало-помалу собрались другие войска. Все предложения о сдаче были отвергнуты и отбиты первые приступы, продолжавшиеся в течение десяти дней. Славный воевода Обеид, приведший с собою остальные дружины, думал устрашить осажденных зрелищем своих несметных полчищ и написал к ним письмо такого содержания: «Мы требуем от вас, чтобы вы признали единого Бога и Магомета его пророком, и страшный день судный, и что мертвые восстанут из гробов. Когда обнародуете сие исповедание, нам уже нельзя будет проливать крови вашей, ни расхищать имущества и чад ваших; если же отречетесь от сего, то должны платить дань; иначе пошлю против вас людей, которые более любят смерть, нежели сколько вы сами любите упиваться вином и пресыщаться свиным мясом; и я не оставлю вас, если сие угодно будет Богу, доколе не порабощу вас и детей ваших, истребив и тех, кто за вас сражался». Надпись сего письма была: «Именитым гражданам Элии», ибо так называли Иерусалим арабы; но не устрашились угроз мужественные воители Св. Града, и в течение четырех месяцев продолжались непрестанные вылазки, стоившие много крови и осажденным, и осаждавшим. Положение сих последних было еще затруднительнее от чрезвычайно холодной зимы, их обуревавшей под шатрами.

Патриарх Софроний, все еще надеясь на защиту Ираклия, поддерживал своими речами мужество граждан и возбуждал их к покаянию. Нам сохранилась проповедь его на Рождество Христово, в коей он оплакивал, что не может совершать молитвы над колыбелью Вифлеемского Младенца по случаю осады: «Пастыри, говорил он, имели утешение пойти в Вифлеем поклониться там Спасителю мира и не страшились никакого препятствия. Волхвы от Востока, руководимые звездою, посланною им от Бога, на пути в Вифлеем заботились только о том, кого искали и нашли, с радостью великою, повитого пеленами в убогих яслях; в них познали они Бога, Господа и Спасителя мира, хотя божество Его не могло быть зримо телесными очами, под покровом Его человечества. Мы же, ради бесчисленных грехов наших, не можем участвовать в сем блаженстве, будучи принуждены оставаться заключенными в стенах наших, и хотя мы не связаны узами, однако страх сарацинский удерживает нас паче всяких уз. Конечно, виною тому грехи наши; ибо если бы достойны были участвовать в утешении пастырей и волхвов, и мы могли бы, подобно им, идти в сей любезный нам Вифлеем, издали только нами видимый теперь, хотя он так близко от нас, и мы бы там воспели песнь святых ангелов: слава в вышних Богу и на земли мир, в человеках благоволение! Поистине, мы можем воспевать и здесь сию песнь, но мы не имеем утешения видеть святых яслей и той дивной и небесной пещеры Рождества, которой мы сделались недостойными по грехам нашим. Мы подверглись участи первого нашего праотца, когда он был изгнан из рая и поселился прямо рая, имея пред собою огненный меч херувима, воспрещавшего ему вход. Не сего пламенного оружия мы страшимся, горевшего во вратах Эдемских, но земного оружия варваров, и, находясь недалеко от Вифлеема, не можем в него проникнуть. И так углубимся в самих себя, обратимся к Господу, оставим дела нечестия, которых столько гнушался сей божественный Младенец, дабы там вознести пред ним наши молитвы». Так возбуждал св. Софроний плачущий народ к покаянию, подобно древнему пророку Ионе, проповедовавшему покаяние в Ниневии.

Однако же постоянство, с каким неприятели переносили все трудности долгой осады, поколебало наконец твердость осажденных; они стали опасаться совершенного разорения Св. Града и, после двухлетней обороны, старейшины решились вступить в переговоры с самым кротким из военачальников арабских, Обеидом, который, по Промыслу Божью, занял место жестокого Каледа, разорителя Востры и Дамаска. Они умолили своего патриарха принять на себя столь опасное дело, и не отрекся благой пастырь положить, в случае нужды, душу свою за овец своих. Софроний потребовал свидания с Обеидом и в долгой беседе старался тронуть его святостью места и великими воспоминаниями, внушая ему, что и самое небо накажет гневом своим всякого, кто дерзнет вступить неприятельски в заветные стены.

«Знаю, – отвечал вождь арабский, – что Иерусалим – место рождения и погребения многих пророков и даже из сего именитого города собственный наш пророк Магомет был однажды ночью восхищен на небо и приблизился к Господу на два вержения стрелы. Мы его ученики и посему более вас достойны владеть святынею; и так не оставим осады, доколе Богу не угодно будет предать нам сей город, подобно как и многие другие». Так передает беседу сию арабский летописец Алвакеди. Тогда патриарх Софроний, видя, что уже не остается никакой надежды, старался только сдать город на выгодных условиях и, опасаясь жестокости варваров, требовал, чтобы из уважения к столь священному месту сам халиф пришел принять оное из рук христиан. Согласился Обеид и немедленно послал вестника в Мекку убедить Омара к исполнению сего условия.

Разделилось мнение советников халифа: Отман, будущий его преемник, противился такому снисхождению к христианам, недостойным чести видеть лицо его; но племянник Магомета, Али, утверждал напротив, что не должно проливать крови верных дружин, если одно присутствие халифа может покорить город, и Омар собрался в путь в совершенной простоте древних патриархальных нравов Востока. Два меха с пшеницею и плодами и мех воды составляли весь запас его пищи, на том же верблюде, на коем сидел; совершенная простота сия привлекала ему любовь многочисленных подданных. Так прибыл он в стан Иерусалимский, путем горы Масличной, и после утренней молитвы осудил многих за непозволительную роскошь одежды, ибо опасался, чтобы богатство не угасило воинственного духа последователей Магомета.

Христиане иерусалимские, услышав о прибытии халифа, послали избранных мужей своих в стан, и после многих совещаний Омар положил следующие условия, которые послужили образцом для всех будущих, при завоевании городов: «Христиане не будут строить новых церквей ни в городе, ни в окрестностях и препятствовать входить в оные мусульманам, ни

днем, ни ночью; двери их должны быть отверсты всем мимоходящим. Если странствующий мусульманин остановится в их городе, они обязаны содержать его три первые дня. Христиане не могут учить детей своих Корану или говорить открыто о своей вере; кольми паче убеждать к ее принятию и удерживать других от магометанства. Им не дозволено одеваться подобно мусульманам, ни носить их чалмы и обуви; они не будут говорить языком арабским, ни даже называться именами арабскими. Каждый христианин должен вставать пред мусульманином, чтобы воздать ему должную честь, и стоять, пока тот не сядет. Христиане не будут продавать вина, ни держать у себя рабов, бывших в услужении у мусульман; не позволено им совершать крестные ходы по улицам, где живут мусульмане, или ставить кресты на церквах своих и звонить в колокола». Халиф дал от себя краткую охранительную грамоту христианам иерусалимским: «Во имя Бога милостивого и милосердого, Омар, сын Хаттиба, дарует безопасность народу города Элии, как самим гражданам, так и их женам и детям, имуществам и всем их церквам; они не будут ни сломаны, ни закрыты». Но халиф, хотя и не кровожадный по нраву, не в точности исполнил свое обещание, ибо попустил войска бесчинствовать в городе и его окрестностях. Двенадцать тысяч воинов греческих защищали Св. Град и должны были выйти из оного, положив оружие; могли оставаться в нем только туземцы, числом до пятидесяти тысяч, которые все, кроме старцев и детей, обложены были данью от трех до пяти золотых.

Победитель вошел в Иерусалим с видами внешнего благочестия, ибо по чрезвычайным судьбам Св. Града он не только есть святилище христиан и евреев, но и магометан, уважающих в нем место Соломонова храма, отколе, по их преданиям, лжепророк взошел на небо. Халиф облечен был, ради смирения, в верблюжью убогую власяницу, хотя и окружала его блестящая дружина. С тяжкою скорбью в душе пришел встретить завоевателя во вратах покоренного им города блаженный пастырь Иерусалимский Софроний, когда уже не мог более защитить паству свою от врагов. Халиф благосклонно принял великого мужа Церкви, расспрашивал с любопытством о древностях Св. Града и пожелал видеть храмы. При посещении первого из них он спросил патриарха: может ли совершить в нем молитву? И, услышав горький ответ, что все в его власти, вышел вон из храма без моления. Так поступил и во всех прочих церквах и остановился только в главном соборе Воскресения Христова. Там, осмотрев прежде внутреннюю красоту здания, преклонил колена на ступенях храма и совершил намаз или молитву; потом сказал патриарху: «Ты, конечно, осуждаешь мои своенравные поступки; но знай, что я так действовал из уважения к тебе, для того, чтобы вам сохранить обладание вашими церквами; ибо если бы я в них совершил свою молитву, мусульмане стали бы у вас их оспаривать и непременно бы овладели, по тому праву, какое имеют молиться на тех местах, где их халиф».

Тогда Омар велел принести себе условия о сдаче Иерусалима и прибавил собственною рукою, что мусульманам дозволяется только приходить молиться на ступенях или в преддверии христианских храмов и что их муэдзины, или глашатаи, не могут на сих местах призывать к молитве. Так рассказывает летописец арабский Алвакеди; но местное предание говорит, что, когда халиф хотел совершить свою молитву в храме Воскресения, мужественно воспротивился сему патриарх Софроний, напомнив условия мира. Послушал старца Омар и в виду храма велел разостлать ковер для совершения первой молитвы в стенах Св. Града, который и у арабов называется Эль-Кодс, т. е. святым. Место сие обозначено и доныне малою мечетью с высоким минаретом, свидетельствующим ревность благочестивого пастыря о спасении святилища.

Историки арабские, восхваляя благочестие своего халифа, утверждают, что он спросил патриарха о месте Соломонова храма, и ему указали камень, на коем спал Иаков, когда видел во сне небесную лестницу. Место сие было в совершенном запустении у христиан, ибо они не хотели касаться развалин древнего храма, когда самые основания его еще недавно были сожжены чудесным огнем при отступнике императоре Юлиане. Омар оскорбился таким пренебрежением места священного, по его мнению; он начал сам сносить с оного нечистоту в поле своей одежды, и вся дружина ему подражала, так что в короткое время очистились развалины и открылся совершенно мнимый камень Иакова; халиф, преклонив на нем колена, совершил молитву из уважения к памяти патриарха Иакова; но камень сей, по мнению христиан, есть тот, на коем остановился ангел смерти, поражавший израильский народ во дни Давида. Летописец греческий Феофан присовокупляет, что, видя сие, блаженный Софроний со слезами сказал: «Теперь по истине будет на месте святом та мерзость запустения, о коей предрекал еще пророк Даниил!», ибо обломки древнего святилища иудейского, отверженного за грехи народа, обновлялись новыми врагами имени Христова. Так как Омар молился посреди развалин и земляною работою измарал свою одежду, Софроний предложил ему от себя чистое одеяние, но халиф согласился только принять оное на то время, пока измывалось его собственное. Тот же летописец свидетельствует, что несколько лет спустя, когда уже начал сооружать мечеть свою Омар, здание не могло держаться твердо на основании; он спросил о причине сего явления, и евреи ему объяснили, что мечеть не утвердится, доколе будет стоять крест на противолежащей горе Елеонской. Снятие креста укрепило мечеть.

Омар пробыл некоторое время в Иерусалиме, чтобы устроить дела завоеванных им областей; он вверил правление Палестины и Иерусалима Абу Софиану, который прежде всех подступил к Св. Граду, и, повелев воеводам, Обеиду и Амру, продолжать завоевания в Сирии и Египте, сам возвратился с торжеством в Медину. Новые успехи ознаменовали оружие арабов; им содействовало малодушие войск греческих при вероломстве некоторых из вождей. Скоро пал Алеп, и сам император Ираклий, на время затворившийся в Антиохии, принужден был удалиться в Царьград от превозмогавшей силы арабов, которые овладели сею столицею Востока. Обеид сделался правителем Сирии; между тем Амру изгонял из Палестины сына царского Константина. Сперва, при личном свидании с царевичем, военачальник арабский требовал от него или дани, или исповедания магометанства; потому, победив его в сражении, принудил заключиться в стенах Кесари, и все поморские города, один за другим, покорились врагам. Услышав о падении Тира, Константин бежал в Царьград, и Кесария сдалась военачальнику арабскому. Завоевание всей Палестины и поморья было столь быстро, что оно казалось более путешествием, нежели походом. Тогда обратился Амру на Египет и покорил его столь же неожиданно. Александрия одна противостояла долгой осаде. С ее падением прекратилось владычество императоров греческих на Востоке (640 г.).