Иерусалим
Шрифт:
— У всех нас свой долг, Били. Этот — твой.
— Я вдова. По закону я могу сама выбирать себе мужа.
— Ты выберешь кого-нибудь, кого знаешь, и это будет катастрофой, и кого сможешь подчинить себе, — а это ещё страшнее.
— Милорд, — сказала Сибилла, — ты предал меня. Всё это время ты учил меня быть королевой, а теперь снова хочешь превратить в пешку!
— Я только хочу дать тебе короля, который будет править вместе с тобой, — чтобы спасти Иерусалим. Ты поступишь так, как я тебе велю, — потому что ты принцесса, потому что ты моя сестра. — Бодуэн знал, что если будет давить на неё, то
— А мне, стало быть, и вовсе не дозволено иметь своего мнения? Я не сделаю этого, Бати.
— Сибилла! Ты же не девственница, так и не веди себя подобно девственнице. За Вильяма ты выходила с большой охотой.
— Я была ещё девочкой! Всё, о чём я думала, — о свадьбе, нарядах, драгоценностях, восторгах, да ещё о том, как сильно он будет любить меня. Никто не говорил мне о... ну да почём тебе знать, Бати? Я-то не девственница, но ты — девственник. Ты не поймёшь.
— Зато я знаю, что нам нужен великий вождь с Запада, с войском, какое под силу собрать только такому человеку, — иначе королевство падёт. И единственный способ привлечь сюда такого вождя — посулить ему, чего у него не может быть на Западе. И я не желаю больше слышать...
— Ты готов отдать Иерусалим только для того, чтобы его спасти!
— Я не желаю больше об этом слышать!
— Да что ты знаешь об этом английском принце, кроме того, что у него есть свои владения, обширные и богатые, и что он славный воин, а потому, конечно, спасёт нас от сарацин! Но, сделав это, он станет выше нас, он ничем не будет нам обязан, а мы будем обязаны ему всем.
— Сестра моя, — сказал Бодуэн, — я не желаю больше слышать от тебя ни слова об этом деле — кроме слова твоего согласия.
Мгновение они молчали. Затем Сибилла сказала уже другим тоном:
— Я не согласна, милорд. — Она выпрямилась, и в дальнем конце зала зашевелились женщины из её свиты, готовые последовать за ней. — С твоего разрешения, сир, я ухожу.
— Возвращайся, когда будешь готова дать согласие, — ответил брат, и принцесса удалилась.
На улице де Ридфор сказал:
— Опасная женщина.
— Все женщины опасны, — отозвался Раннульф.
Он смотрел прямо перед собой, на узкую улицу. Была середина дня, и весть об отступлении султана уже разошлась повсюду. Люди выходили из своих домов и толпились на мостовой; город кипел жизнью после долгих дней напряжённого ожидания. У фонтана старики играли в шахматы, и женщины выстроились в очередь с кувшинами. Виноторговец на углу разворачивал навес над входом в свою лавку. К вечеру в городе будет полным-полно пьяных. Мимо них прошёл пирожник, пронзительным голосом расхваливая свой товар.
Раннульф видел всё это, но лишь глазами. Голова его была целиком занята принцессой. Он не мог избавиться от мыслей о разговоре с ней, о её гневных словах; он вновь и вновь перебирал в памяти сказанное ею, истово, словно повторял молитву.
Вдруг он осознал, что де Ридфор что-то говорит ему.
— Я дал обет, — сказал он. — Обет, путы которого принцесса разорвала легко, словно паутину.
— Тем не менее, — сказал де Ридфор, — долг требует, чтобы ты был вежлив с принцессой. Она — наследница трона. Когда король умрёт, венец перейдёт в её
Раннульф искоса взглянул на маршала. Он не собирался обмениваться оскорблениями с де Ридфором. Нынешние проявления терпимости в маршале ничуть не убедили его, что с враждой между ними покончено. Де Ридфор снова повернулся к нему:
— И всё-таки кое-что стоящее из тебя может выйти. Ты ведь знаешь, почему я включил тебя в это посольство?
— Нет.
— Хм, я-то был уверен, что до тебя дойдёт. Мне нужно знать обо всём, что предпримет в Дамаске Триполи. Особенно не упускай из виду, как отнесётся к нему султан.
— Это не входит в мои обязанности.
— Не знаю, что именно входит в твои обязанности, кроме как выводить меня из равновесия, но таков приказ, ты его исполнишь, понял?
— Да, милорд, — сказал Раннульф.
— И вот тебе ещё один приказ. Керак всё это время ходил по краю, и теперь, когда Саладин больше не грозит нам, он способен зайти куда дальше. Это желание поклониться святыням — не более чем предлог. Он ещё кое-что предпримет, и, когда это случится, ты должен позаботиться о том, чтобы ему никогда больше не захотелось соваться в Иерусалим. Надеюсь, это входит в твои обязанности?
— Да, милорд.
— Так займись этим, — велел де Ридфор.
Этой ночью Раннульфу приснилась принцесса Сибилла.
Он был в тёмном лесу и увидел её на тропинке. Теперь она не стремилась спорить с ним, как при дворе её брата; она убегала. Раннульф гнался за ней, нагнал её в чаще, повалил наземь и изнасиловал.
Лица принцессы он так и не увидел. Он тотчас проснулся. Он был в склепе, лежал на своей койке в мерцающем свете ночной лампы; вокруг спали его сотоварищи, наполняя склеп сонным дыханием и храпом. Сон был таким осязаемым, таким реальным...
Раннульф перекрестился. Его пенис болезненно отвердел в штанах. Он заставил себя произнести «Отче наш», надеясь победить взбунтовавшуюся плоть, но потерпел поражение. Он жаждал обладать принцессой. Он помнил сон, точно наяву: как её бёдра трепетали под тяжестью его тела, как светлые локоны намотались на его запястья. Немыслимо, чтобы принцесса не знала, что он сотворил с ней, чтобы на другом конце города, на шёлковых простынях ей не приснилось то же самое! Сама виновата. Искусительница. Явилась к нему во сне и соблазнила его. Рука Раннульфа сама собой скользнула между ног, и, чтобы не запятнать себя ещё большим грехом, он перекатился на живот и уткнул лицо в скрещённые руки.
Он никогда не сможет обладать ею, даже если будет свободен от обета; она достанется какому-нибудь принцу, золотоволосому владыке, который целыми днями ходит по коврам, а такие, как Раннульф, годятся лишь на то, чтобы придержать стремя его коня. Даже во сне ему пришлось взять её силой.
Даже во сне он совершил зло. И если принцесса и не знает этого, то уж Господу наверняка известно всё. Раннульф вынудил себя вновь и вновь повторять молитвы — до тех пор, покуда не зазвонили к заутрене. Тем же утром, позднее, он услышал, что принцесса покинула Иерусалим.