Иерусалим
Шрифт:
Вскоре Барам-паша уехал, а час спустя Махмуд снова вернулся в колонию, ведя под уздцы прекрасного белого осла паши. Он привел его к колонистам по повелению Барам-паши для того, чтобы на этом осле возили маленьких детей по утрам в школу.
VIII
Стоял конец февраля, зимние дожди уже прекратились, но весна еще не вступила в свои права. Почки на финиковых деревьях еще не наливались, темно-коричневые виноградные лозы еще не дали побегов и листьев и большие цветочные бутоны на померанцевых деревьях еще не распустились.
Одни только маленькие полевые цветочки не побоялись выглянуть на свет
Куда ни взглянешь, всюду распустились цветы: крупные огненные анемоны покрывали каменистые склоны, в расщелинах скал цвели голубовато-красные цикламены, а равнины были сплошь покрыты низкорослой гвоздикой и маргаритками, в сырых же местах притаились крокусы и прострел.
И как в других странах собирают ягоды и плоды, делая из них запасы на зиму, так в Палестине собирают цветы. Из всех монастырей и миссий люди отправляются на сбор цветов. Члены бедных еврейских общин, туристы и сирийские рабочие сталкиваются друг с другом в долинах между дикими скалами с корзинами, полными цветов, в руках. Вечером все сборщики цветов возвращаются домой, нагруженные анемонами, гиацинтами, фиалками, тюльпанами, нарциссами и орхидеями.
Во дворах монастырей и гостиниц в Иерусалиме ставят огромные каменные сосуды, наполненные водой, и погружают в них цветы; потом в подвалах и комнатах прилежные руки раскладывают цветы на огромные листы бумаги и кладут их под пресс.
Когда полевые гвоздики и гиацинты хорошо высохнут под прессом, из них составляют маленькие и большие букеты, красивые или безвкусные; их наклеивают на простой картон или в небольшие альбомы в переплетах из оливкового дерева, на которых написано: «Цветы из Палестины».
Все эти «Цветы с Сиона», «Цветы из Деврона», «Цветы с Масличной горы» и «Цветы из Иерихона» развозятся по всему миру. Их продают в лавках, посылают в письмах, дарят на память или обменивают на какой-нибудь другой священный предмет. Эти маленькие полевые цветочки, единственное богатство святой земли, распространяются дальше, чем жемчуг из Индии и шелк из Бруссы.
В одно прекрасное весеннее утро в гордонской колонии царила большая суматоха; все готовились идти собирать цветы. Дети, которые на этот день были освобождены от уроков, словно с ума посходили: суетились и метались, выпрашивая у всех корзины для цветов. Женщины встали в четыре часа утра, чтобы приготовить провизию, и теперь они еще хлопотали в кухне у сковородок с блинами и банок с вареньем. Одни мужчины складывали в свои ранцы свертки с бутербродами, бутылки с молоком, хлеб и холодное мясо, а другие готовили бутылки с водой и корзины с кофейниками и чашками. Наконец ворота распахнулись: дети шумно выбежали вперед, а за ними последовали взрослые, разбившись на большие и маленькие группки. В доме не осталось никого — он совсем опустел.
Бу Ингмар Монсон чувствовал себя в этот день совсем счастливым. Он шел рядом с Гертрудой.
Гертруда надвинула платок так низко на глаза, что Бу видно было только ее подбородок и край белой нежной щеки. Его веселило, что он чувствует себя таким счастливым только оттого, что идет рядом с ней, хотя не видит ее лица и не решается с ней заговорить.
Карин Ингмарсон с сестрами шла позади них. Они напевали утренний псалом, которому научила их мать, когда они сидели за прялкой в ранний час. Бу узнал старинный напев:
О прекрасный день, Ниспосланный нам с небес…Впереди Бу шел старый капрал Фельт. Он как всегда был окружен детьми, они цеплялись за его палку или тащили его за полы сюртука. Бу, помнивший то время, когда дети бросались врассыпную, издали завидев капрала, теперь думал: «Никогда еще не видел я его таким бравым и величавым. Он так гордится тем, что дети льнут к нему, что усы его торчат как щетина, да и нос словно стал еще горбатее».
В толпе Бу увидел Хелльгума, который шел под руку с женой, ведя за другую руку свою прелестную дочурку. «Как это странно, — подумал Бу, — Хелльгум совсем остался в тени с тех пор, как мы присоединились к американцам, да иначе и быть не могло, — все они такие замечательные люди, и обладают даром проповедовать слово Божие. Интересно, как он относится к тому, что люди больше не толпятся вокруг него во время такой вот прогулки, но кто точно радуется, безраздельно владея им теперь, так это его жена. У нее даже осанка изменилась. За всю свою жизнь она не была так счастлива».
Возглавляла шествие прекрасная мисс Юнг, а рядом с ней шел молодой англичанин, примкнувший к колонии несколько лет назад. Бу, как и все другие, знал что молодой человек любит мисс Юнг и вступил в колонию только в надежде жениться на ней. Он, очевидно, нравился и девушке, но гордонисты не хотели ради нее отступать от своего строгого правила, и молодые люди уже несколько лет жили в безнадежном ожидании. В этот день они шли на прогулке рядом, говорили только друг с другом, не замечая никого другого. Глядя на то, как они быстро и легко идут во главе шествия, казалось, что они хотят оставить за собой всю эту толпу, скорее уйти от нее в большой свет и зажить, наконец, своей собственной жизнью.
Позади всех Бу увидел Габриэля. В колонии с самого ее основания жил французский матрос, и теперь он был совсем дряхлый и старый. Габриэль взял его под руку и помогал ему подниматься на крутых местах. «Габриэль делает это в память о своем старике-отце», — подумал Бу.
Сначала шествие направилось к западу по каменистой, обнаженной местности. Но там еще не было цветов. С отвесных горных склонов смыло всю землю, и глаз всюду встречал желтовато-серые голые скалы.
«Удивительно, — думал Бу, — я никогда еще не видел такого голубого неба, как над этими желтыми скалами. И горы эти, хотя и голые, совсем не безобразны. Когда я гляжу, как они красиво закругляются, то вспоминаю большие купола на крышах здешних домов и церквей».
Пройдя около часа, путники увидели первую долину, сплошь усеянную красными анемонами. Вид ее вызвал всеобщий восторг! Все с громкими криками и смехом бросились вниз по склону горы и принялись собирать цветы. Все усердно рвали анемоны, пока не перешли в другую долину, полную фиалок, а потом в третью, где росли вперемешку всевозможные весенние цветы.
Сначала шведы принялись рвать все цветы без разбору и без всякой осторожности. Но американцы показали им, что цветы надо срывать аккуратно и выбирать из них годные для прессовки; это была работа, требовавшая большого внимания.
Бу собирал цветы, идя рядом с Гертрудой. Когда он случайно поднялся, чтобы разогнуть спину, то увидел двух крестьян, которые, вероятно, еще в Швеции перестали обращать внимание на цветы. Теперь же они собирали их с не меньшим усердием, чем другие. Бу, с трудом удерживаясь от смеха, вдруг сказал, обращаясь к Гертруде:
— Я думаю как раз о том, что хотел сказать Христос Своими словами: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».
Гертруда подняла голову и взглянула на Бу. Ее удивило, что он обращается прямо к ней.