Иерусалимский покер
Шрифт:
Добавь Албанию.
Еще один сын в Албании, говоришь? Мне это что-то не нравится. Единственные албанцы, которых я знаю, – Валленштейны. Ты же не собираешься мне сообщить, что этот вредный коротышка Нубар Валленштейн тоже ваш родственник? Нет? Скажи мне, что это не так.
Каир улыбнулся.
Боюсь, что так.
Так? Тогда боюсь, что я выпал за борт в штормовую погоду и держаться мне уже не за что. Или, еще хуже, в сумерках провалился в болото и не знаю, как теперь выбираться. Пожалей меня, Каир, каквыбираться? Кто был этот странствующий швейцарец?
Его звали Иоганн Луиджи Шонди. Он родился в Базеле в тысяча семьсот восемьдесят четвертом.
При чем тут Базель?
Потому что именно там был опубликован и спустя век сожжен труд Стронгбоу.
Стой, Каир, хоть Стронгбоу-то сюда не приплетай. Вернемся к этому Луиджи. Кто он был?
Очень одаренный лингвист со страстью к деталям.
Детали? Верю. Он их повсюду оставил немало. Так, одаренный лингвист, и что же?
В тысяча восемьсот втором году студент Иоганн Луиджи пешком прошел весь Левант и однажды попросился переночевать в албанском замке. Хозяин замка был на войне, а жена хозяина скучала. Вот откуда албанский кузен. Потом Иоганн Луиджи стал врачом в Будапеште и женился на прабабке Мунка, Саре Первой. Вот откуда венгерский кузен. А потом он путешествовал по Ближнему Востоку и в деревеньке на краю Нубийской пустыни встретил мою прабабку. Вот откуда суданский кузен.
Эка сколько их, сказал Джо, я уже и притомился. Эти перемещения и делание детей в начале девятнадцатого века изрядно утомляют. Может быть, посидим минуточку спокойно и насладимся видом, а потом продолжим?
Конечно. Кстати, я именно это и хотел предложить.
Да ну?
Да. А теперь давай перенесемся на сто лет вперед и расположимся у виллы на берегу Босфора.
Зачем бы это?
Чтобы насладиться видом и заодно поразмышлять над весьма знаменательным событием. Скажи мне, откуда бы нам знать, что Иоганн Луиджи прошел пешком весь Левант в тысяча восемьсот втором году?
Может быть, Луиджи рассказал об этом своей жене, Саре Первой. Она могла передать сведения дальше по нисходящей линии, так что Мунк об этом знает.
Правильно. А та ночь, когда Иоганн Луиджи остановился в албанском замке? Когда его развлекала молодая веселая красавица, муж которой был на войне?
Думаю, Луиджи не сообщил бы об этом Саре Первой. Нечего ее расстраивать, потому что узы брака ведь священны и все такое. Просто юношеская опрометчивость, и, в конце концов, это же всего одна ночь.
Каир посмотрел на город.
Стоп, сказал Джо, встрепенувшись. Всего одна ночь в замке Валленштейнов, и он отправился в путь? Откуда Луиджи знать, что она забеременела?
Каир сверкнул улыбкой.
Правильно. Действительно, откуда?
Что ж, сам он знать не мог. Значит, не мог никому рассказать. Значит, информация может исходить только от молодой жены того Валленштейна.
Правильно.
Ну так и что?
Мы ведь уже стоим возле виллы на берегу Босфора, прошел целый век, и наслаждаемся видом. Точнее, тысяча девятьсот одиннадцатый год. И в последнем луче заката мы видим, что к вилле приближается экипаж с опущенными занавесками.
Какие занавески? В экипаже или на вилле?
И там, и там.
Ах вон оно что.
Итак. Посетители могут подойти к воротам так, что их не увидит посторонний наблюдатель вроде нас, а мы с тобой вроде бы стоим на берегу Босфора, уставившись на закат. Лицо или лица, живущие на вилле, явно стремятся скрыть, что там происходит.
Грязные делишки, сказал Джо, вот что. Прямо вижу, как они приближаются. Так ты сказал, на этой вилле происходят всевозможные мошенничества?
Возможно. Но мы-то с тобой не обычные наблюдатели, мы оба это знаем, и высшим, духовным зрением мы можем увидеть посетителя, который как раз выходит из зашторенного экипажа, чтобы войти в зашторенную виллу, хотя солнце уже село и вилла окутана непроницаемыми тенями.
Тени, пробормотал Джо, наливая себе еще шампанского. Кто бы ни встречался, их привело туда дело, которое не выносит дневного света. Определенно тайное дело. Конечно, я это заподозрил, как только услышал о занавесках и о всякой такой всячине.
Правильно, сказал Каир. Ну, и что ты можешь сказать о посетителе, который выходит из экипажа во тьме?
Я очень внимательно смотрю. Честно. Прищурился и развиваю ночное зрение.
И?
Я только с трудом различаю маленькую фигурку.
Очень маленькую фигурку? спросил Каир.
Да. Необычайно маленькую.
Это женщина?
Откуда ты знал, что именно это я и заподозрю? Подожди минутку, дай-ка я посмотрю, какая у нее походка и движения. Да, точно женщина. Нет сомнений.
Вся в черном?
В черном, как час ночной. Но ей меня не одурачить, даже в этих непроницаемых тенях.
На ней черная вуаль?
Вот-вот, сказал Джо. Прячет лицо, конечно. Хитрая и осторожная женщина, по всему видно.
А что, по-твоему, торчит из отверстия в ее вуали?
Так-так, посмотрим. Может, сигарета? Тяжелый случай никотиновой зависимости, раз уж она даже не может подождать, пока войдет в дом.
Ты уверен, что это сигарета?
Если честно, то нет. С такого расстояния сложно судить, одиннадцатый год ведь был давненько, и все такое. Мне было всего одиннадцать, и сигареты меня не очень-то интересовали.
Мне кажется, длинновата для сигареты, сказал Каир.
Украл мою мысль.
Но это может быть тонкая длинная сигара. Черута, например.
Должно быть, черута. Как раз собирался сказать.
Турецкая черута, сделанная по особому заказу?
Вроде да, пробормотал Джо. В конце концов, мы ведь в Турции.
Вот именно. Теперь осторожно, не открывается ли дверь виллы?
Да, и совершенно беззвучно. Все верно. Хорошо смазанные петли на зашторенной вилле, где делаются грязные делишки.
Не выходит ли оттуда человек, чтобы приветствовать крохотную женщину в черном?
Вот именно. Мужчина, и такой же осторожный и хитрый, как и крохотная женщина, которую он приветствует. Мошенничество отметается. Сдается мне, что это романтическое свидание.