Иезуитский крест Великого Петра
Шрифт:
Немудрено, что Долгорукие обхаживали Елизавету. Не без их помощи, первейший ее любимец камергер граф Бутурлин (зять фельдмаршала М. М. Голицына), менее чем в полтора месяца получил нешуточные награды: александровскую ленту и затем генерал-майорский чин.
Впрочем, вскоре открылась тайна: князья Голицыны, руководимые одною мыслью оспорить первенство у князей Долгоруких, более и более являли раболепствия и преданности Елизавете, чрез нее стремясь добиться веса при императоре. Граф Бутурлин, по-родственному, употреблен был ими, как средство к достижению их цели. Чрез посредничество Елизаветы
«Все с нетерпением ожидали близкой развязки важного вопроса, кто одолеет решительно: Долгорукие или Голицыны? — читаем у К. И. Арсеньева в его книге «Царствование Петра II», не переиздававшейся с 1839 года. — Полезнейшею для обоих партий и благоразумнейшею мерою было бы искреннее их соединение и действование совокупными силами на пользу Государя и России; партия Остермановская, нелюбимая русскими, не устояла бы тогда, не смотря на великие способности и заслуги большей части ее членов; Петр II явился бы в нашей истории под другим образом, более светлым, и дом Иоаннов, вероятно, никогда бы не царствовал в России».
Да, враг внешний, на поле брани, побиваем был русскими благодаря их сплочению, общей ненависти к нему, враг же внутренний не всегда это сплочение ощущал. Раздоры, внутренняя гордыня одолевали русских. Внимательные иностранцы давно то поняли и сделали правильные выводы.
Цесаревна Елизавета служила сильною помехою властолюбию Долгоруких. Не так уже была опасна для них великая княжна Наталья, как ее тетка. Долгорукие начинали побаиваться власти, которую цесаревна могла возыметь над царем: ум, способности и искусство ее явно пугали их. («Красота ее физическая — это чудо, грация ее неописанна, но она лжива, безнравственна и крайне честолюбива, — писал о ней дюк де Лириа. — Еще при жизни своей матери, она хотела быть преемницей престола предпочтительно пред настоящим царем; но как божественная правда не восхотела этого, то она задумала взойти на престол, вышедши замуж за своего племянника»).
Князь Алексей Григорьевич Долгорукий думал теперь об одном: как отдалить государя от тетки, дабы одному влиять на его мысли и чувства. Надобно было искать способа избавиться от опасного соперничества.
С помощью брата, князя Василия Лукича, принялся он плести новые кружева интриг.
Не дремали и Голицыны.
До глубокой ночи не гас свет и в окнах дома Остермана.
Спать он ложился, подчас, когда начинали кричать первые петухи.
XI
Сразу после Пасхи, которая пришлась на 21 апреля, князь Алексей Григорьевич Долгорукий стал часто увозить императора из Москвы и забавлял его охотою в лесных подмосковных дачах. Уезжали на несколько дней, но, бывало, по неделям не возвращались в первопрестольную.
С царем ездила и тетка Елизавета. (Через много лет, по свидетельству Екатерины II, в одну из увеселительных поездок, императрица Елизавета Петровна, недовольная проведенной охотой, «повернула разговор на доброе старое время и стала говорить, как она охотилась с Петром Вторым и какое множество зайцев брали они в день. Она принялась на чем свет стоит бранить князей Долгоруких, окружавших этого государя, и рассказывать, как они старались ее отдалить от него»).
Сами страстные охотники, Долгорукие, имевшие много собак, и государя приучили к ним до того, что он сам мешал в корыте собакам.
Надо ли говорить, что чувствовали охотники, когда стаи борзых травили зайцев.
Иной русак выскочит из леса, ополоумеет, не знает куда бежать.
Налетит следом на него псина, со страшной силой и неуловимой для глаз быстротой швырнет зайца с рубежа на озими и сама полетит кубарем. От этого внезапного толчка оторопевший русак понесется прямо в пасть другой собаке.
Все в азарте. Кругом крик, улюлюканье, звон колокольчиков.
Петр II до такой степени пристрастился к охоте, что бегая или летая верхом по лесу с раннего утра и до позднего вечера, часто и ночи проводил под открытым небом, подле жаркого костра.
Охотники, возбужденные происшедшим, все еще во власти пережитого, делились впечатлениями.
А наутро, едва брезжил рассвет, трубили в рога. Егеря, одетые в зеленые кафтаны с золотыми и серебряными перевязьми пускали гончих спугнуть зверя — так заведено было по обычаю. Сидя верхом, охотники спускали со своры борзых и устремлялись за ними вслед. И екало сердце, когда собаки начинали гнать зверя.
По окончании охотничьих разъездов все съезжались в Горенки — большую усадьбу Долгоруких, служившую местом сбора всей охотничьей компании. Состояла она, как правило, из родственников и ближайших друзей Долгоруковской фамилии. За шумным обедом государя тешили забавными рассказами, похваливали его ловкость и искусство в стрельбе, перечисляли его удачи и радовали разговорами и планами новых поездок.
«Царь все лето проведет в развлечении охотой, — сообщал в депеше дюк де Лириа. — И так нет надежды возвратиться в Петербург до зимы.
Здесь мы живем в полном спокойствии, и от скипетра до посоха, по французской пословице, не думаем ни о чем, как только как бы провести лето в сельских развлечениях».
Испанский посланник лукавил. Он все так же со вниманием наблюдал жизнь двора.
После коронации царица-бабка удалилась от двора и пребывала в Вознесенском девичьем монастыре. Старая поняла, ее пора минула безвозвратно. Незадолго перед Пасхой ее поразил в церкви апоплексический удар, приписываемый ее строгому воздержанию во время поста и она никак еще не могла оправиться от него. Болела опасно и великая княжна Наталья Алексеевна. Врачи говорили о лихорадочной чахотке, но истинною причиною болезни дюк де Лириа считал возникшее охлаждение к ней ее брата.
Осложнялись отношения между Остерманом и князем Иваном Долгоруким.
Фаворит часто оставлял Петра II, удалялся в Москву. Говорил, ему надоедают царские забавы.
— Не по сердцу мне, — сказывал он, — когда царя заставляют делать дурачества. Не терплю наглости, с какою с ним начинают обращаться на охоте.
Отец его «пылил», готов был другого сына ввести в фавор к государю. На стороне князя Ивана был старик фельдмаршал князь Василий Владимирович Долгорукий, на стороне отца — князь Василий Лукич.