Ифтах и его дочь
Шрифт:
Он вспомнил слова, произнесенные священником. Сначала — их звучание, потом — смысл: «Дела, которые ты совершил, нужны Богу, нужны Израилю». И вдруг он понял, что все, чего он достиг, связано с этим великим и бессмысленным поступком. Этим объяснялись беспомощность и отчаяние врагов. Ужас, который окружал его, вселившись в людей, пораженных величием его страшной жертвы, стал для него защитой, более надежной, чем оружие и крепкие стены. Путаные, искаженные последствия жертвы, при всем eё нелепом величии, обнажили перед ним eё ничтожную
Священник тоже поднялся. Ифтах посмотрел на него пустым, невидящим взглядом. Этот Элиад знал, что жертва бессмысленна, предвидел eё чудовищные последствия. Он пришел сюда для того, чтобы использовать тот ужас, который распространялся повсюду, исходя из поступка Ифтаха. Этот ужас способен защитить их от Канаана.
Ифтаху надо только перейти через Иордан. Этот Элиад, стоящий сейчас перед ним, знал о тайных рычагах воздействия и хотел скрыть правду от Ифтаха. Но он сумел вырвать признание.
Ифтаха охватило злобное удовлетворение.
— Я вырвал из твоей глотки правду, господин первосвященник из Шило! — сказал он. — Как хитро и складно ты плетешь свои фразы! Как нежно они звучат и проникают в мозг!..
В нем нарастала лихорадочное, болезненное веселье.
— Подумать только! — продолжал он. — Такие люди как ты распишут мой образ… Потомки увидят меня твоими глазами.
Элиад молчал. Он не знал, чем закончится вспышка Ифтаха. Кто мог предвидеть, что Ифтах разгадает его мысли? Быть может, по своей неосторожности он уже провалил свою миссию, и Ифтах, посмеявшись над ним, ни с чем отправит его назад за Иордан.
Ифтах дрожал от ярости. Но в глубине души понимал, что у него нет причин сердиться на священника. Напротив, он должен благодарить его. Мудрый Элиад — совсем не то, что честолюбивый Авиам. Ифтах совершил великий, глупый поступок. Священник хотел это использовать. Разве он был не прав? Кровь не должна была пролиться просто так — уйти в землю, сгореть в огне. Священник хотел заставить навеянный поступком Ифтаха ужас сослужить хорошую службу. И в этом тоже оказался прав.
Ифтах принял решение. Он наклонил голову и не без лукавства спросил:
— Скажи мне, мудрый священник! Дай совет: как мне себя вести, чтобы истории, которые ты поведаешь обо мне будущим поколениям, приятно звучали в их ушах? Наверное, мне следует послать воинов вам в помощь. Хотя бы столько же, сколько вы послали мне тогда. Кажется, вы выслали мне в поддержку тринадцать сотен?
Элиад с облегчением вздохнул. Когда он заговорил, в его словах звучали дружелюбие, теплота, уважение к Ифтаху.
— Одно только известие, что Ифтах примет участие в походе испугает Канаан, — ответил он. — Даже если ты пошлешь нам несколько семерок, это уже будет помощь.
Ифтах и сам почувствовал облегчение. Он понимал Элиада, мог говорить с ним, как прежде говорил с друзьями.
— Я вел переговоры с царем Абиром из Башана, умным торговцем; с царем Нахашем, коварнейшим среди князей… Но ты, господин первосвященник, мудрее и хитрее их обоих вместе взятых. Ты, как никто, умеешь достучаться до сердца того, кто должен был бы считаться твоим врагом.
— Мы не должны быть врагами, Ифтах, — сказал Элиад. — Мы шагаем по одной дороге, а потому должны дружить. Мне повезло, что мои слова тронули твое сердце. Но ты всего несколькими фразами сделал больше для Израиля, чем другие могли бы сделать тысячами мечей.
Он собрался уходить.
— Доставь мне удовольствие, первосвященник, — остановил его Ифтах. Прежде чем ты вернешься в свой Эфраим, скажи мне на прощание «шалом». Только не обижайся…
Ифтах взял с собой восемь тысяч воинов, множество осадных машин и перешел через Иордан. Он окружил Гезер и Ебус — главные крепости Канаана, и отрезал их от армии канаанейцев, которые готовились к сражению в долине на севере. Западному Израилю с юга ничто больше не угрожало. Его армия под командованием Тахана, избежав схваток с врагом, освободилась для решительной битвы на севере.
Ифтаху хотелось самому принять участие в генеральном сражении. Но он вспомнил испытующий взгляд Элиада, представил, как тот опишет его дела. И удовлетворился более важной, но неблагодарной задачей — продолжить осаду крепостей. Он добровольно уступил Тахану упоение битвой.
Тахан разбил армию Канаана, а Ифтах вернулся через Иордан, не вкусив воинской славы. Однако весь Израиль считал его спасителем.
Прежде всего, Ифтах, как обычно, отправился в пещеру, чтобы доложиться своему покойному отцу.
— Я воевал с Канааном, — рассказывал он. — И предоставил славу победителя главнокомандующему Эфраима. Однако на обоих берегах Иордана знают, что твой сын, Ифтах, спас Израиль от величайшей беды. Писатели на своих дощечках назовут этот год годом Ифтаха. Но за свою славу я заплатил слишком дорогую цену. Теперь я не смогу продолжить твой род, отец. Это сделают твои другие сыновья — честные. Добрые, но самые обыкновенные. И знаешь, моя победа не радует меня. Я пал духом и жду момента, когда попаду к тебе в пещеру.
Многие в Гилеаде жалели, что Ифтах отдал славу победы ненавистному Эфраиму. И больше всех был озабочен первосвященник Авиам. Почему Ифтах упустил возможность прославить род? Авиам считал, что так произошло потому, что Ифтах не хотел, чтобы его, Авиама, шатер Господа, его жертвенный камень и ковчег признали центром всего Израиля. Распря между Эфраимом и Гилеадом была похоронена. Объединение Израиля стало реальностью, и если Авиам и не всегда правильно выбирал пути достижения этой цели, то все же именно он заставил Ифтаха сделать первые шаги в этом направлении. Авиам был горд собой. Но возмущался, что Ифтах не позаботился об укреплении связей между восточным и западным Израилем, не заключил торжественный союз. Дело Авиама не получило должного подтверждения.