Ифтах и его дочь
Шрифт:
И вот Элиад дал Ифтаху выпить вино Господа, приказал окропить его священным маслом, помазал его лоб и руки священным настоем. Его изготавливали из корней мирры, трав, привезенных из дальних стран, бальзама Гилеада. Только первосвященник Эфраима умел составить этот благородный настой.
Все видели, как руки первосвященника Эфраима помазали Ифтаха на должность Высшего судьи. Все слышали, как Элиад объявил:
— Сим дозволяет тебе Господь, Бог Израиля, черпать Его силу. Сила Бога вливается в Тебя твоими делами, она влилась в Тебя с этим маслом, вином и настоем. Твои силы преумножены, Ифтах, сын Гилеада, мой господин Великий судья!
— Твои силы умножены! — грянула толпа.
Ифтах вдыхал божественное благоухание. На мгновение ему показалось, что именно такой запах
Последовавшие за этим событием годы оказались кровавыми. Жители Гилеада славили Ифтаха. Отцы рассказывали сыновьям о его подвигах. И лица их были исполнены достоинства. Отцы улыбались, когда говорили детям о хитростях и веселых проделках Ифтаха. Но чаще рассказывали они не об Ифтахе, а о его дочери Яале, олененке, которая своей смелостью, готовностью к жертве заслужила для рода Гилеада и всего Израиля милость Господа.
В Гилеаде возник новый обычай. Каждой весной девушки, достигшие совершеннолетия, уходили в горы, оплакивали и славили бога земли, умершего и теперь ожившего; просили, чтобы он благословил их, когда они лягут в постель с мужчиной. Прославляли и оплакивали Яалу, погибшую в девичестве.
Шамгар взялся записывать песни Яалы. Они сохранились в памяти многих, в том числе — в памяти подруг Яалы: Шимрит, Тирцы и Шейлы. Шамгар ходил из дома в дом, разыскивая тех, кто мог знать песни его племянницы. Он старался воспроизвести их как можно ближе к оригиналу.
Шамгар посетил Ифтаха. Прочитал ему наизусть одну из песен Яалы.
— Скажи, Ифтах, эту песню я записал правильно? — спросил он.
— Я больше не знаю этого, — сухо ответил Ифтах.
Он не кривил душой. В то время, как образ Яалы обретал в сердцах людей все большую отчетливость, для Ифтаха он затягивался мглой, становился все туманнее. Он все реже думал о ней.
В годы правления Ифтаха Израиль ощущал себя уверенно пред лицом врага. Но это продолжалось недолго. На седьмом году своего судейства, сороковом году жизни, Ифтах соединился с предками…
Послесловие
История Ифтаха описана в «Книге судей». Эта книга, седьмая в Ветхом Завете, рассказывает о том, как израильские племена захватили Заиорданье. События, о которых она повествует, происходили между 1300 и 1000 годами до нашей эры. Однако eё авторы жили в девятом или десятом столетии, а последняя редакция была осуществлена в шестом веке до нашей эры. Писателям более позднего времени был чужд мир древней истории. Они стремились придать повествованию максимально благочестивый тон. И в результате «Книга судей» в том виде, в котором она дошла до нас, запутана и полна противоречий. Однако она содержит впечатляющие фрагменты, которые по праву можно поставить в ряд самых замечательных частей Ветхого Завета. Это — великолепная песня Деборы, популярная история о сорвиголове и драчуне Гидеоне, рассказы о могучем Самсоне и, прежде всего, повествование о жизни Ифтаха.
Сорок семь фраз Библии, которые посвящены Ифтаху, пятому Великому судье Израиля, представляют собой творческую переработку четырех древних историй, повествующих о событиях, происходивших в разное время и не имеющих друг с другом ничего общего. Разумеется, в основе этих четырех источников лежит достоверный исторический материал, но он подан более поздними авторами и редакторами в искаженном виде. События не могли происходить так, как пишут об этом библейские переработчики.
Прежде всего, здесь рассказана история о том, как бастарда Ифтаха братья лишили наследства и изгнали из Гилеада. О том, как он, возглавив банду, добился многочисленных военных побед, а его род, потерпев поражение, вызвал его и поставил над собой судьей и военачальником. Далее излагается история о переговорах, во время которых Ифтах пытается с помощью богословско-юридических доказательств внушить вражескому царю мысль о правомерности притязаний Израиля на Заиорданье. В устах главаря банды эти слова звучат неубедительно. Кроме того, позднейшие авторы путают вражеских богов.
Затем следует третий рассказ, прекрасный и волнующий, — о клятве Ифтаха и о принесении им в жертву своей дочери. Этот отрывок создан настоящим поэтом. Его почти не коснулась редакторская рука. Четвертый эпизод, включенный в общую канву без всякой связи, повествует о братоубийственной войне между Гилеадом и Эфраимом, закончившейся кровавой шуткой.
Итак, все это было спрессовано поздними редакторами книги о судье в сорок семь фраз, и в таком виде повествование вошло в Священное Писание, сохраняясь на протяжении тысячелетий. Живыми, первозданными, остались, однако те десять фраз, в которых неизвестный сочинитель с трепетом рассказывает о клятве и жертве Ифтаха.
Именно этот фрагмент истории оставляет потомкам широкий простор для фантазии. Поэты, музыканты и художники представляют eё всякий раз по-новому. Шекспир, редко вспоминавший героев Библии, говорит об Ифтахе, его дочери и кровавой клятве трижды, один раз — в Гамлете. Ослепший Георг Гендель посвятил Ифтаху и его клятве ораторию.
Первые известные нам рассказы о человеческих жертвах, когда на алтарь Бога отправляли близких людей, одновременно появились в Израиле и в Элладе в 9 веке до н. э. Один из поэтов в своем Кипрском эпическом цикле поведал об Агамемноне, который принес в жертву свою дочь Ифигению, другой греческий поэт написал поэму об Идоменее, который, поклявшись Посейдону, убил сына. Примерно в те же годы израильский поэт, дошедший до нашего времени под именем Элохист, посвятил свое произведение жертве Авраама. Тогда же возникла в литературе и история Ифтаха.
В ту эпоху в обеих странах eщё существовало жертвоприношение. Однако греческие и еврейские поэты уже воспринимали убийства сыновей и дочерей во имя богов как проявление бесчеловечности. Они пытались смягчить древние истории. Так, в поэмах Идоменей не клялся именем ребенка, а клятва Ифтаха тоже была не конкретной. Бог пощадил Исаака. Ифигения тоже спаслась. Культура более поздних поэтов, их образ мыслей не позволяли им одобрять страшные, кровавые клятвы праотцев. Они наивно переносили своих героев в собственную эпоху и при всем уважении к ним испытывали перед ними ужас. Они не знали или не хотели знать, что воззрения и обычаи уже изменились. Они позволяли Агамемнону и Ифтаху думать и действовать, как их современники.
Сегодня в результате исследований мы знаем больше о Троянской войне, чем, к примеру, Гомер. Знаем больше, чем библейские авторы об обычаях и воззрениях бронзового века, века израильских судей. Мы знаем больше редакторов «Книги судей» о представлениях, которые побудили Ифтаха предложить Богу свою дочь.
С тех пор как я мальчиком мучительно переводил «Книгу судей» с еврейского на немецкий язык, странная история о клятве Ифтаха не покидала меня. Мой учитель, в высшей степени не одобрявший этот фрагмент книги, дополнил библейский рассказ множеством легенд, которыми постбиблейские авторы опутывали исторические свидетельства. Он говорил мне о том, как дочь Ифтаха Шейла обхаживала раввинов, чтобы они на основании Писания объявили клятву недействительной; о том, как возмущенный Бог наказал раввинов слепотой; как первосвященник, понимавший никчемность клятвы, был слишком горд, чтобы пойти к Ифтаху, а Ифтах — слишком высокомерен, чтобы посетить первосвященника; в наказание первосвященник был лишен должности, а у Ифтаха начали гнить части тела; его труп распался на части и его захоронили во многих местах.