Иглы мглы

Широков Виктор Александрович

Мы — дети лет послевоенных,а что мы знаем о войне?В своих вопросах откровенныхмы понимаемы вполне.Что нас влечет, зовет и мучит?Понятия добра и злане только книжны и научнык нам память крови перешла.Ту память не измерить словом,она в полуночной тишиприходит бдением бессоннымвести ночной допрос души.Живем тревожно, беспокоясьза поколение свое…О, наша память — наша совесть,Мы не свободны от нее!Единственная несвобода,что человечеству нужна!Нам памятнее год от годаОтечественная война.И мне, ровеснику Победы,сегодня не заснуть опять.Спешу по фронтовому следув те годы — тех людей понять…Дубосеково. Разъезд.Насыпь. Шпалы. Стрелки. Рельсы.Без конца из дальних местздесь в Москву проходят рейсы.Выйди. Почву тронь ногой.Зазвенит она, как камень.Взбудоражена войнойи овеяна веками.Вслушайся: такая тишь!Простучит состав и снована ушедшее глядишь,видишь признаки былого.Наклонись. Земли комокподержи в руке. Не надослез и клятв. Вдохни дымокразорвавшихся снарядов.Проведи рукой — и впрямьжжет и режет, как осколки.Ощути сегодня сам,сколько пуль и павших сколько!Сколько и каких людейнадо, чтобы устоялажизнь под натиском камнейи кипящего металла!Как походные огни,перекрещенные строго,здесь сошлись слова и дни,люди, судьбы и дороги.Здесь, на подступах к Москве,высшею проверкой сталимужество людей, идейсхватка,

бой сердец и стали!Война пришла кино и книгой,еще была "война" — игрой.Вот так и встретился с ВеликойОтечественною войной.Что я слыхал о настоящейот очевидцев?. Мой отецлишь нынче вспоминает чаще,как ранило, как жег свинец,как пять тяжелых операцийон перенес, как на столепять раз случалось оказаться…А все же ходит по земле.Молчал. Работал. Сына с дочкойвоспитывал. И сгорячапорой выбрасывались срочнолихие пробки пугача.Ему на жизнь хватило шума,устал от грома и огня,и поступил, наверно, умно,что к чтенью приучил меня.Война опять врывалась книгой,взрывая мозг, лишая сна.Запоминались просто мигомгероев наших имена.Дубинин. Кошевой. Матросов.Панфиловцы… В пятнадцать летвставало множество вопросов,и я на все искал ответ.Много лет тому назад,собираясь на парад,брился тщательно Клочковс невеселой думой.Пел. Верней, гудел. Без слов.В дверь землянки дуло.Сорок первый, самый нервный,Самый тяжкий год в войну!Сразу человек военныйпривыкает ко всему:что порою хлеба мало,что ночей не спит, усталый;и к землянке, и к стрельбе,к неустроенной судьбе…Привыкает, если утромбудит вой над головой…Но привыкнуть было труднок мысли: "Немцы — под Москвой!"Лес войной обезображен.Всюду надолбы и рвы.До шоссе пешком и — сразуна попутной до Москвы.Прямо к Каменному мосту,как всегда, Клочков прошел.Кремль. Стена. Куранты.Вдосталь находился. Хорошо!Тихо-тихо. Рано-рано.Стой, Василий! Посмотри.Площадью, как полем брани,в бой идут богатыри…И припомнилось: " Французы…Подожженная Москва…В сердце метятся Союзунемцы…"Стынет голова."Древний город! Вечно рядом,сердцу русскому родной!Не бывать фашистским гадам!Пусть погибнем под Москвой!Не сдадим!"Василий вздрогнул.Звон курантов. И опятьпрошлое Руси подробностало мимо проплывать…"Войско Дмитрия Донскогобьет татарскую орду…Минин и Пожарский сновагонят польскую беду…"Возвратившись в полк, Василийо столице рассказал.Облик раненой Россиистыл встревоженно в глазах.Рассказал о баррикадахв тихих улочках Москвы.О москвичках ненарядных,маскирующих мосты.И о клятве. Вновь суровоповторил своим друзьям:"До последней капли кровибуду драться, а не сдамнемцу…Трусость не приемля,за народ паду в боюи уйду за эту землюв землю милую свою!"Немцы шли как на прогулку.Крупным шагом. В полный рост.Эхо вздрагивало гулко.Шли на собственный погоствозле русского окопа.…В жуткой мертвой тишинесвист стегнул. Пошла работа.Молотьба. Косьба. До пота.Как траву на целине,выкосили немцев ближних…Следом новые спешат…Крика своего не слышно.Ад.Вот схватились в рукопашнойДвое. Дышат тяжело.Пар над каждым, как над пашней.В крупных каплях потный лоб.Там казах бутылки мечетв танк с драконьей чешуей…Полдень, а похоже — вечер:расстелился дым густой.Все смешалось в едком дыме.Но Василий увидалтанк, на миг подъятый дикона дыбы… И вновь пропалзверь стальной. Катилось ржавометаллическое ржанье!Гром земной грохочет дружно,будто бы со всех концовзаработали натужномиллионы кузнецов.Стук и скрежет бесконечны.Страшен этот цех кузнечный!Словно глаз, с небес взираетсолнце. Бой кипит вокруг.Командира заменяетне впервые политрук.Он помочь ребятам хочет,подсказать, как бить верней.Верно действует. Хлопочет.На войне, как на войне."Дие-дие…" — Бондаренкостарой шуткой подбодрил.Рядом поддержал Петренко.Только… недоговорил…Подкосила пуля парня.положила в грязный снегнежно-нежно, плавно-плавно…Неподвижен человек.Диев (прозвище Клочкова)подбежал к нему. Досталбинт, но кровь струей багровойбила в десяти местах.Очередь прошила ровно.Уложила наповал.Но Клочков его упорновсе же перебинтовал.Снова небосвод алеет.Кажется, и бой слабеет.Передышка. Посчитали:наших — девять…Тридцать — тех…Восемнадцать танков всталипервый горестный успех…Кто убит — всех помнить ВЕЧНО!…Конкин, Емцов… всем ПОКЛОН,самый низкий и сердечный!.Первый в том бою урон.____Отступление о предателе____Не кончен бой, но знаем мы исход…И вот в живую ткань повествованьявползает (и в такой семье!) уродбез Родины, без имени и званья…Их было 28. Лишь одинживым из боя с танками вернулся.Они врагу не показали спин…Но был еще один… Проклятый.29-й!Испуганный, он бросил автомат.Он поднял руки. В плен хотел сдаваться.Ну, как его назвать? Российский матоб эту падаль может замараться.Я имени его не разузнал.Его не называл боец Натаров,тот, выживший… А только рассказало том, как этой сволочи не стало.Его казнили сами. Высший судсоратников, друзей и побратимов.Предатель! Обнажилась подло суть.И честь его, как жизнь необратима.А бой не закончен… Взгляните,врагами закрыт горизонт.И рвутся с отчизною нити,и сузился маленький фронт.Фашистские грузные танкипохожи на вздувшихся жаб.Сородичей топчут останки,меж трупов фашистских кружат.Второй эшелон. Горы сталис землею мешают людей.Солдаты смертельно устали.Скорей бы уж, что ли. Скорей…Во имя немеркнущей жизни,на страх вековечный врагам,родимая матерь-Отчизна,дай силы своим сыновьям!И снова Москва пред глазами.Клочков вспоминает опятьо битвах великих сказанья,святую российскую рать…Разносится четко и мернозвенящего голоса медь:"Друзья! Нам придется, наверно,на этой черте умереть!.."Простившись последним объятьем,с тревогой и болью в глазахпогибли, как кровные братья,москвич, украинец, казах.Погибли, погибли герои,для них отошли навсегдаогни несвершившихся строеки звездных миров города.Стихов недописанных яркость,все, что накопилось в душе,все сплавилось, вылилось в яростьна том огневом рубеже.Под танком взорвался Василий,поэт, политрук, человек…Кровинка великой Россиискатилась на смерзшийся снег…КОГДА-НИБУДЬ ВСПОМНЯТБез точки.Он верил в народ и в страну.И ЗА БУДУЩЕЕ ДОЧКИУХОЖУ Я НА ВОЙНУЗачем я воскресил былые дни?Зачем пером истории коснулся?Вновь грозовые мечутся огнии, видно, бог войны опять проснулся.И порохом пахнуло от газет.Опять бои и стычки на границе.Война пережидает столько лет,она по-волчьи в логове таится.Дана с рожденья Родина одна!Она прошла сквозь родовые муки…Мы помним и про день Бородина,мы помним Дубосеково и Луки,Петрищево, Одессу, Сталингради в сорок первом — сумрачный парад!С начала мировой — немало лет,а след ее по-прежнему дымится…И порохом пахнуло от газет,и снова неспокойно на границах.И надо наготове быть всегда,пусть я и снял армейские погоны.О, Спасская кремлевская звезда!Ты отовсюду, словно на ладони.Была ты путеводною звездойпанфиловцам. России. Всей планете.Нужней небесных звезд над головойрубиновые звезды эти!7 — 12.10.69

Из книги "ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ"

(Пермь,1981)

ЗИМНЕЕ УТРО…

И вдруг поймешь: не то, не такты жил, не тем дышали — выбежишь на белый тракт,домашняя душа!Чтоб ветер губы обметал,чтоб в теле бился токи воздуха сырой металлв тугие бронхи тек!И мысли свежие придути оживят уют:он сквозняком насквозь продут,чьи песни вслух поют!Все после бега, после гори просмоленных лыж,где ветер выстрелом в упори снег, как рваный пыж!О, этот бодрости заряд!И я, как мальчик, рад,что будит зимняя зарякоторый день подряд!1967

УТРЕННИЕ СТИХИ

А. К.

Когда светает и застенчивовыходит город из тумана,как целомудренная женщина,не признающая обмана;когда досужий ветер шашнямис листвой ничуть не озабочени все наносное, вчерашнеележит за рубиконом ночи;когда твои друзья и близкиееще во тьме лежат вповалкуи сам ты с поисками истиныне выглядишь смешным и жалким,тогда и впрямь душа участвует,как равная, в заботах мира,не отягощена несчастьями,частица вольного эфира.И сам ты кажешься не пленникомказенных предписаний бытаи не пассивным современникомСтаханова и общепита.Сегодня ты поднялся затемноИ полноправно, как рабочий,решительно и основательноускорил отступленье ночи.День прибыл на минуту в области,не зная о твоем усердье.Бухой сосед бежал к автобусу,рукой массируя предсердье.Он тоже полон был открывшимсяпростором, новой встречей с миром;бежал с мечтою о несбывшемся,бок о бок с Данте и с Шекспиром.27.08.75

* * *

Я с дочерью играю в шашки.Такая древняя игра.Такие старые замашки,что новые вводить пора.Вот снова дамка лихо рубити шашка истово свистит…А дочь проигрывать не любит,но и поддачи не простит.Ей хочется сыграть на равных.Переиграть меня всерьез.Она проигрывает славнодо самых настоящих слез.1978 — 1980

ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ

В отцовский дом не ворочусь я умирать.Он продан. Прожит. Заселен другими.Отца и мать, как прежде, не обнять;а им не прошептать родное имя.Как нужно жить? Я понял к тридцати,что нужно быть с любимыми нежнее.Успеть сказать последнее "прости",пока не стало встретиться сложнее.Я перед всеми очень виноват;был груб словами, чувства в сердце прятал;и вот сейчас свиданию не рад;будь без свидетелей, так, кажется б — заплакал.Отец, сожги последнюю ботвуна нашем опустевшем огороде;пусть сизый дым прольется в синеву;мы все очнемся зеленью в природе.Я буду, может быть, чертополох,какой-нибудь репейник приставучий;но страшно, что очаг оденет мох,что наш огонь зальют дождями тучи.Мы встретимся… Без голоса ночьмимы будем шелестеть свои печали;а кто-нибудь в испуге замолчити тут же зябко поведет плечами…Давайте не откладывать речейи за столом почаще собираться;ведь даже самый слабенький ручейи то ледком не хочет покрываться.Мать! Мамочка! Я не писал тебеи писем-то порой, в стихах не славил;а вот сейчас, поверь, не утерпели для тебя рифмую против правил.Спасибо за большую доброту!Она передается по наследству;и если я настиг свою мечту,то этим, как и всем, обязан детству.Я слово, словно птенчика, в горстинесу и выпущу, как отогрею…Как хорошо, что все же к тридцатия стал сентиментальней и добрее.Давайте будем жить начистотуи одарять друг друга чувством, словно хлебом;тогда и самую высокую мечтумы вынянчим под эти чистым небом.19.09.74

ПИСЬМО

Анне

Не медля, милая, ответствую(как только выдалась минута)о том, как шла скала отвеснаяпо направлению маршрута.Она уральским горным поясомвсе время высилась над намии явно угрожала поездумертворожденными камнями.Так, стоя у окна вагонного,я на нее нет-нет поглядывали что-то вспоминал знакомое,что в городе всегда откладывал.Я думал: под такой же стенкоюи наша жизнь, как поезд, катится…Девчонка с острыми коленкаминаденет беленькое платьице.Бежит, веселая, к любимому,предвидеть дара не имея,что разрушительной лавиноюзамужество спешит за нею.Что дети и соседи вздорные,бессонница — грядут камнями…Нельзя быть от земли оторванным,раз к ней привязаны корнями.Так тень стены, меня преследуяоттиснулась и отразилась.Стемнело. Ночь была последнеюкартиной, что еще грозилась.Измучен маятой дорожноюна общепринятой постели,я позабыл про все тревожное…Да было ль то на самом деле?Но мысли записавши наскорои марку налепив почтовую,все ж посылаю я с опаскоюстихи депешею готовою.1.09.68

* * *

Ты как солнечный луч промелькнулана закате гудящего дня,и среди обступившего гуластало пусто в душе у меня.Что мне чувств беззастенчивых рынок?Разговоров случайных прибой?Я бы в ливне молчания вымок,чтобы встретиться взглядом с тобой.Если ж вправду нам слово дается,чтобы не было в мире темней,твоим именем, именем Солнца,заклинаю вернуться ко мне!Разве жатву сулят суховеи?Ждут плодов, если почва гола?И, наверное, смерти страшнееодиночества серая мгла.Ты как солнечный луч промелькнулана закате гудящего дня,и среди обступившего гуластало пусто в душе у меня.Показалось на миг, что напраснывсе заклятья, что выхода нет,что не кончится ночь — но всевластноо тебе мне напомнил рассвет.И сраженный таким единеньемнашей жизни и жизни светил,сам предстал я природы твореньеми страданья ее повторил.1972, Тбилиси

* * *

Переменчивей погодытвой необоримый нрав.Заглянуть бы через годы,шею выгнув, как жираф.Где, и как, и кем ты станешьв неоглядном далеке:легким облачком растаешь,канешь каплею в реке…И сумею ли пробитьсячерез тысячу преград(бедный, хоть не бледный, рыцарьвстрече с вечностью не рад)чтобы в той потусторонкетень свою с твоею слитьв зыбкой водяной воронке,в тучке, не уставшей лить?.22.09.73

* * *

Обрывком сна, глухого к доводам,как бы иголка в стоге сена,в событиях большого городаты затерялась постепенно.Сошли на нет коса и платьице,запястье с жилкой голубою;и только день недели — пятницаказался связанным с тобою.Сперва не понималось судорожно,что ты по-прежнему прилежнокому-то веришь вновь безудержно,глядишь внимательно и нежно.По-прежнему туман окуривалдеревья в сквере…Толку мало!Взмахнула челкой белокуроюи, словно растворясь, пропала.О, чувств напоминанье! Больно ли,когда оно из настоящих!Скамейка с щелями продольнымипохожа на почтовый ящик.Мелькни среди деревьев, платьице!Сведи сравнение насмарку.Нет-нет и лист кленовый скатитсядепешей без почтовой марки…Нет-нет… Лишь мертвый не взволнуется,приняв природы настроенье;как скверик оперный на улицувломившись вспененной сиренью.2.07.69

* * *

Губы твои — слаще вина,волосы — черная вьюга…Горькою страстью пои допьяна,радость моя и подруга!Сердце очистив от ржи и от лжи,вся — дуновенья мгновеннейруки на плечи легко положии — остановится время.Не остановится… Даже когдадушу мольбою унижу,зыбкое, словно в ладонях вода,будущее увижу,где ты — чужая судьба и жена…Время врачует порезы.Месяц, другой — и отвык от вина,лучшее качество — трезвость.Трезвым легко рассуждать о любви.Мелочь любая видна им.Только вот руки опять не свои.Только опять вспоминаю…Губы твои слаще вина,волосы — черная вьюга…Нас раскидает. Чья тут вина?Север не сходится с югом.Будь же тот счастлив, кому довелось,выучив звонкое имя,теплой ладонью коснуться волосугольных, буйных, любимых…15 — 6.07.70