Иглы мглы

Широков Виктор Александрович

ОБИДА

Е. Е.

Обидели. Беспомощно и горько:мир перекошен, вывернут, разбит;и сердце стало апельсинной долькой,которую жует беззубый быт!О, Господи! Зачем бывает разумдан гнусной твари с языком змеи?А веруешь, что песенные фразыхранят в охрипшем горле соловьи.И все-таки возмездье настигает,над всем в природе правый суд вершити песня соловьиная летает,и вечно ползает змеиный шип!7.09.70

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

Был этот день тревожно мглист,чего-то ожидая.Гремел по тротуарам лист,с деревьев упадая.Так оглушительно гремел,подобно жесткой жести,что я лицом бледнел, как мел,и ждал печальной вести.И думал, что зимы приход(колючей белой смерти)в лед эти клены закует,завертит в снежном смерче.Невыносимо было жальмолящих веток хилость;и в душу светлая печаль,как птица, поселилась.Молчала площадь, как вдова;и, словно бы из воска,нагие стыли дерева,беленые известкой.Кто кисти в известь окунал,плеща густую сырость,чтоб, как к оглохшим окуням,мы к кленам относились?!Кто черствым сердцем не жалел,дотронуться решаясь,чтоб мертвый воздух тяжелел,в кристаллы превращаясь?!Еще гремел кленовый лист,еще я шел куда-то;и ветер-виолончелистзаканчивал сонату.Как

мухи белые, слепя,возникли ниоткуда;и это было — как судьбаи продолженье чуда.7.10.68

* * *

Мертвым соком брызни,папоротника твердь.В этой страшной жизнинужно умереть,чтоб тебя читали,чтоб тобой зажглись,чтоб, шутя, листалитвою жизнь…24.07.69

ДАЧНАЯ БАЛЛАДА

Тиха на даче жизнь. Безделье. Пустота.Огромный день легко уходит в мирозданье.Напудренных берез святая красотастоит особняком, не требуя названья.Кудрявый черный пес, свернувшийся клубком,в облезлом кресле спит и в пышный ус не дует.Жизнь кажется сплошным раскрашенным лубком,и старый шулер-смерть здесь карты не тасует.Ни звука скорбных труб, хоть кладбище — податьрукою… Старики здесь ходят за грибами.Разлита в воздухе, как масло, благодать;и можно ощущать ее легко губами.Лишь крашеный забор, зеленый, как листва,напоминает нам о бренности унылой;а свежих планок строй, как белая плотва,набившаяся в сеть и стянутая силой.Тиха на даче жизнь. Лишь ночью мотылькистремглав летят на свет и как собаки лаютна бьющий в тело жар, природе вопреки,и только утром вновь до ночи засыпают.Я дачный день тяну, как бредень по воде.То ем, то сплю, то в лес хожу гулять с собакой.Но в сне или в еде, повсюду и вездея чувствую себя отловленной салакой.Лишь только ночь придет, как бодрый, словно крот,ворочаю пласты бессонницы огромной;и черный небосвод, ссутулясь у ворот,высматривает свет в одной из наших комнат.Я тенью в потолок натружено упрусь,полночи проведу над строками поэта.За каждым словом — Русь; и сладостен союзбумаги и пера, единство тьмы и света.Тиха на даче жизнь. Нет никаких преградраздумьям. И строка как шелковая вьется.И даже дождь с утра, что льет как из ведра,и тот благословен и дачею зовется.Я вырос не в тиши и парковых аллейне видывал в глаза забористым подростком.И потому вдвойне мне наблюдать милей,как дочь моя идет к крыльцу по шатким доскам.У ней — своя стезя. Ей запрещать нельзяподружек хоровод и синий телевизор.А дачные друзья — удачные друзья;и нечего ворчать над ними, как провизор.Отмеривать ли жизнь, как капли натощак,елозя по земле пипеткой рыжих сосенили носить ведром, чтоб полдень не зачах,и не был жар души, как небеса, несносен.Тиха на даче жизнь. Я выбрал наугадодну из тех потерь, что насмерть укатает.И розовая дверь одной из автострадв больничный коридор бесплатно доставляет.Там спит моя жена и мой младенец спит.И спят они всю ночь с открытыми глазами.Там стол стоит накрыт. На нем в стаканах спирт.И пью я этот спирт бессонными часами.И снова бью стекло в замызганном кафе,и снова хлещет кровь из ровного пореза.И совесть, как палач, на ауто-да-феведет, пока жива, до полного пареза.Тиха на даче жизнь. И привидений ройне виден за окном, хоть кладбище под боком.Мать, отчим и отец, умерший брат с сестройне могут заглянуть сегодня ненароком.Пишу и весь дрожу, заслышав странный звук.В щель хилого окна течет нездешний холод.Светает. Плеск листвы напомнил море вдруг.Я под Одессой вновь, с женой и снова молод.О, если бы я знал тщету прошедших лети если бы я мог предугадать заране,где истин низких тьма, а где блаженства свет,неужто б и тогда я не скорбел о ране?.Тиха на даче жизнь. В балладе Пастернакрассказывал, как взят был в ад, где все в комплоте.Я в комнате один. И это тоже знак,как слезный дождь во мгле, что есть мученья плоти.Давно со стула встал и отошел к стене.Дрожит рука, пиша взъерошенные буквы.Тиха на даче жизнь. И это не по мне,как суп из воронья или бифштекс из брюквы.Я в комнату к жене и к дочери пойду.Назойливо жужжит соседский холодильник.Я жить еще хочу, к нелепому стыду,и жизнь свою сменять, как сломанный будильник.Я доплатить готов… Но — кровью сыновей?Но — близких и родных мученьями — что гаже?Что современнее? Что проще и модней:доспехи дьявола или халат из саржи?Тиха на даче жизнь. И дождик за окномто остановится, то снова вспять несется.Стоит на месте дом; кровь ходит ходуном;и шелковой строки удавка не порвется.Собаки круглый глаз следит исподтишка.Мне кажется, белок надглазья окровавлен.И каждая строка как следствие грешкагнетет меня и вновь развертывает травлю.Немолчный разговор деревьев за окном.Дождинок и листвы сплошные пересуды.Готов я даже днем сейчас сидеть с огнем.Ребенок и отец — не разобщить сосуды.Тиха на даче жизнь. Но жить исподтишкане сможешь, если сам не вурдалак полночный.Легко, наверно, впрок сложить два-три стишка,но трудная стерня — работать внеурочно.Я перевел уже сегодня двести строк,стихотворений шесть чувашского поэта.Не выполнен урок, не подведен итогстраданиям моим, и вот пишу про это.Тиха на даче жизнь. Мои соседи спят.Спит и жена, и дочь. Спит чутким сном собака.Затихло все вокруг. Уже не шелестятберезы и дубы… Спокойно все… Однако…Готов я повторить строку про благодать.Тиха на даче жизнь. Как шелковая, вьется.Я выбрал наугад, чье имя целовать.Но как мне быть, когда никак он не зовется?Кудрявый черный пес, свернувшийся клубком,он тоже спит всю ночь с открытыми глазами.Поймет ли он меня, вздохнет ли он тайком,сочтет ли тоже дождь всемирными слезами?В балладе Пастернак рассказывал, как взятбыл в ад; он видел сон… Бессонница страшнее:все видишь наяву и не свернешь назад.Тиха на даче жизнь. Не может быть тошнее.Безделье. Пустота. Огромный день легкоумчался в никуда. И длится прозябанье.И мертвенных берез ночное молоковторой накаплет путь, не требуя названья.Я выбрал крестный путь. Не два, не три стишкая сочинил впотьмах под шум воды проточной.Тиха на даче жизнь. Но жить исподтишкане буду никогда и здесь поставлю точку.6.08.79

АВТОПОРТРЕТ

Мне — 30 лет.Родился в победоносном 1945,ни разу в жизни не виделродного (живого) отцаи до 25 — не подозревалоб его существовании.ЛгуИногда бывали предчувствия.Закончил среднюю школу,медицинский институт,половину спецординатуры,служил врачом в/ч 75624,был глазным хирургоми писал ночами стихи.Сколько их рождалосьи умирало в сознании — не исчислить;на бумагу занесены несомненно худшие;чаще рифмовал на ходу,без клочка бумаги и огрызка карандаша под рукой.Я жил в Перми, Тбилиси и Москве;женат с 22 лет, счастлив в браке;дочь — ровесница моего заочноголитературного образованияпоявилась на свет ровно через 3 месяцапосле моего очередного дня рождения.Не знаю, совпадают ли наши группы крови,как идентично это мистическое число 19;но мне хотелось, чтобы совпалинаши духовные группыи я смог бы передать ей со временемхотя бы частицу так называемого"жизненного опыта".Некоторым друзьям я казался воплощениемчестолюбивого Трудолюбия и Разума;себе же представляюсь лентяем и недотепой.Люблю книги,хотя с каждым годом читаю все меньше;глубже ли — другой вопрос,на который трудно ответить.Люблю жену, дочь,покойную бабку Василису Матвеевну;несколько отчужденно люблю мать;чту и жалею отца,которого и сейчас (про себя)не могу называть отчимом.Не мыслю себя вне литературы(стихи, переводы, рецензии),хотя если что и удалось в этой жизниэто исцеление от физической слепоты200

больных катарактой,когда занимался хирургией.Вряд ли помогу кому-то прозреть духовно.Помню и повторяю: "Врачу, исцелися сам!"Надеюсь прожить долго и счастливо(т. е. испытав в полной мередушевную и жизненную чересполосицу,которая столь необходимадля полнокровного творчества,но труднопереносима каждым из нас).Обретал и терял друзей;лучший друг — Анна,мое живое ненаписанное стихотворение,мое сердце, моя совесть…каждодневно учусь у неебескорыстию и терпению,честности и справедливости…Я вроде ничего не написал о своей эпохе,модах нашего времени(макси или мини, "дудочки" или клеш);соседях по коммунальной квартире,мечтах и разочарованиях, весе и росте,форме ушей, очках и ботинках,любимой "полевой" сумкеи содержимом карманов;но мои современники без трудадорисуют в своем воображениипортрет обычного человека2-й половины ХХ векаи подивятся, насколько он неотличимот них самих.Всякие несхожести и несообразностибудут отметены;другими будут цифры, имена и факты;останется нетленнойголая человеческая суть,которую и призван выразить автопортрет.13.12.75

Из книги "ВЕРЕТЕНО СУДЬБЫ"

("Книга". Москва,1989)

ЗОНА

Я в комнате один. За окном Кисловодск. Орет какие-то песни радио. И полон виденьями давними мозг, и память усталую душу радует. Я получил сегодня письмо из далекого дома на берегу Камы; ах, если бы сердце могло само побежать и обнять кого хочет руками! Но жизнь безжалостна, жизнь права; она уводит юнцов из-под крова; ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого. Ах, родители, дорогие родители! Вы все старитесь в ожидании. Вам бы спеленать и держать в обители сына, не думая об его желании. А сын меж тем давно повзрослел; у него самого уже дочь совершеннолетняя; никому неизвестен его удел, а вы продолжаете тихо сетовать… Но я не могу по-другому жить, я не желаю по-вашему; меня схватили Москвы этажи золотые слова вынашивать. О прошлом годе я вас навестил, прошел по местам своей юности: о, сколько же нужно душевных сил, чтоб выжить в таежной угрюмости! Я вспоминаю ушедшие дни: как раки, ползли по угорам бараки; как много было хмельной родни и редкий праздник случался без драки. Мой дядя Романов, Устинов — второй, в гудящем застолье куражились часто; не мог я понять своей детской башкой, что это — замена мужицкого счастья. Я слушать песню без слез не могу: "Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу…" Где вы, дядья, со своими заботами? Где ты, любимая бабка моя? Вечно работала через силу. Что получила ты, Бога моя? Снег засыпал твою могилу. Есть ли над ней хоть какой-то крест, хоть бугорочек цел над тобою? небо, российское небо окрест, непередаваемо голубое… Я не забыл твой суровый урок, как не уросить ты просила; и на распятьях случайных дорог жизнь не распяла меня, не сломила. Я, помню, играл в городки и в лапту; за хлебом бегал в какую-то ""зону"" и только недавно понял и чту, какого в детстве хватил озону… Ведь я с рожденья был сослан в места, где выжить было великое благо; где парусом белым манила мечта, плутая в бухтах архипелага ГУЛАГа… Какие плуты встречались в пути, профессиональные архиплуты… И то, что удалось уцелеть, уйти, сбросить с рассудка и сердца путы — чудо! Счастье! И пусть моя дочь сегодня не сетует на неудачи, на то, что отец мало смог превозмочь и нет у него ни машины, ни дачи. Я почти 30 лет "отбыл" там, куда телят не ганивал пресловутый Макар; и весь свой пыл вынес из "заключения" раннего. Иным покажется пафос смешным, каким-то таким надуманным; а мне все горек юности дым, то Сталиным тянет, то Трумэном… ломала, корежила жизнь судьбу; вырос я свилеватым, как пихта; а кто-то про ранние морщины на лбу или заметит, мол, слишком тих ты… Не надо зондировать, я не стих; во мне не угасла заветная фронда; и даже этот изломанный стих гласит, что создатель не просто член фонда. Изыдьте, кричу из последних сил, членистоногие, членисторукие! Пусть в храме останутся те, кто любил, кто вырос под присмотром суровой старухи. И кто не боится, что нынешний смотр выявит нутро и мурло перекрашенное… Утро построит из солнечных сот новые невиданные башни. Не будет больше ужасных зон, зон молчания, зон страха… И одним из самых тяжелых зол будет незнание Чайковского или Баха, затем и живу, и сердце лечу в Кисловодске богатырским нарзаном; затем обратно в Москву полечу, раздумьями века терзаем. Не нужно бояться высоких слов, когда они истиной чувств обеспечены; не нужно дверь закрывать на засов и засыпать беспечно. Сегодня в движении вся страна; ширится зона стыда и страдания; так пусть продлится моя страда, зона радости и рыдания. Жизнь безжалостна, жизнь права; она уводит детей из-под крова; ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.18.07.88

8 1/2

Причудливая цепь ассоциаций:печаль снаружи и любовь внутри;и если чист ты, нечего бояться;садись на место и кино смотри.Текут воспоминания ребенка.Стегает бич взаимных укоризн.Порою рвется старенькая пленка,она длиною с прожитую жизнь.Друзья. Враги. Наставники. Соседи.Ученики. Любовницы. Жена.Те заняты едой, а те — беседой.И всем судьба воздаст свое сполна.Смотрю кино, как будто жизнь листаю.Туман в глазах. Скорей очки протри!Я — не герой, так что же повторяю:"Как грешен я! Мне тоже 43".Зачем страшны мне жалкие угрозыраскрепощенных киногероинь;и псевдоромантические слезыгорьки, как настоящий героин?!Наверно, в том и кроется отвага,чтоб, зная участь, не бросать руляи не спускать перед бедою флага;все вынести и вновь начать с нуля.5.06.88

ПРАВО НА ИМЯ

Памяти Велимира Хлебникова

Век в имени сияют Римлев;веленья миру выписаны грубо;и до сих пор рыдают нараспево солнце обмороженные губы.Белхлеб, — я говорю — номиллимон;и как года догадкою не мерьте,все так же молод синий небосклони перевертень не боится смерти.Алмаз в родстве с пылающей землей;а трос не должен быть второго сорта;пусть мусор в голове сжигает знойи разумом наполнена реторта.Пускай копыто опыта полно,но Мефистофель промахнется снова;заведено судьбы веретено,зане девиза нет превыше слова.Нам гласных гласность в настоящий мигважнее, чем согласие согласных;поэт — не гид, он производит сдвигв породе горней, что куда опасней.Не реверанса вычурности в том,чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке;и мот словес вернется в отчий доми с модою не раз сыграет в прятки.Пусть видит каждый, кто душой не слеп:сейчас над поэтическим престоломвзошли его навеки молот, серп;и Хлебников нас обступил простором.14.02.88

БОЛЬНАЯ БАЛЛАДА

Средь тленья, гниенья, распадаприходится строить и жить;а муза сказала: "Не надо,нельзя о дурном говорить!Дружок, веселись до упаду,тяни наслаждения нить…"Но я ей ответил, что надовсегда обо всем говорить.Тянулась больная баллада;баланда успела остыть;вновь шепотом муза: "Не надо,нельзя о дурном говорить.Забудем видения адаи будем друг друга любить…"Но я задолдонил, что надовсегда обо всем говорить.Дыханье устало от смрада;изнанка успела прогнить;а муза твердила: "Не надо,нельзя о дурном говорить.Подумаешь, тоже досада,что вирусам хочется жить…"И хмуро я буркнул, что надовсегда обо всем говорить.Пока нет житья от разладаи есть на свободу запрет;покуда нельзя без докладав чиновный войти кабинет;пока дорогая наградаотнюдь не для лучших венец;покуда не снята осадас наивных и честных сердец.Претит суета и усладаи хочется в голос завытьсреди исполинского стадав обжорстве явившего прыть.И даже средь райского сада,увы, не сумею забыть,что надо, что надо, что надовсегда о больном говорить.25.01.88

СНЫ

Почему-то ночью стали снитьсярадужные человеко-птицы.Я не раз твердил себе растерянно:"А живет ли человек-растение?"Руша настроенье беззаботное,думал: "Есть ли человек-животное?"Наконец вставал вопрос-итог:"А бывает человеко-бог?Человеко-бык?" Опять по кругугнал сомнений яростную вьюгу.Застревали мысли, как осколки:"Людо-змеи? Человеко-волки?"Сон прогнав, навек лишив покоя,главное во мне проснулось: "КТО я?"4.01.88

* * *

Ежели мы примем за искомоевдруг существованье насекомое,каждая певучая строкастанет стрекотать наверняка.Если окружат нас как флотилиичешуей покрытые рептилии,и тогда стихотворенья токскажет: "Человек не одинок!"Если спросят, что приму охотнеежизнь растения или животного,то отвечу: "Лишь судьбу свою".Тем живу и потому пою4.01.88