Иглы мглы

Широков Виктор Александрович

* * *

Рукописи не горят.Не подвластно тленью слово.Так недаром говорят.Убеждаюсь в этом снова.И таким порядкам рад.Только вот одно досадно:рукописи не горят;но зачем их жгут нещадно?!13.05.86

СТЕПАН ПЕТРОВИЧ ШЕВЫРЕВ

Степан Петрович Шевырев, редактор, критик, пере- водчик, профессор… Что же до стихов, он был поэт не хуже прочих. А кое в чем и превзошел архивных юношей; но Боже иную роль ему нашел, иные свойства подытожил. Когда поэт уехал в Рим (какая впечатлений масса!), он стал, как истый пилигрим, переводить Торквато Тассо. Он Данта нового открыл, он стих построил, чтобы фраза была не просто — с парой крыл, но — с зоркой точностью алмаза. Он алгебру хотел связать с гармонией; он бросил вызов сам — Пушкину… Хотелось знать, а кто бывает без сюрпризов?! Отдав науке жаркий мозг, он охладил огонь эмоций; таков душевных связей мост — стеклом вдруг может расколоться. Степан Петрович Шевырев стихи писал не столь уж долго, зато не тратил лишних слов и был певцом к Отчизне долго. Он посетил Париж и Рим, был критики московской зодчим; но мы сегодня говорим об этом все же между прочим. Его гражданские стихи затмил еще при жизни Пушкин: тяжеловесны и сухи, смолой пропитанные стружки. Спор с Пушкиным — вот в чем вопрос!

Ах, как его б назвать мы рады (простите мыслей перекос) поэтом пушкинской плеяды. Но он пошел другим путем; жил во Флоренции, в Париже; жестоко заболел потом и, как о том прочтете ниже, безжалостен к поэтам быт; журнальная забылась сеча; он умер, всеми позабыт (собрат Булгарина и Греча), а все же он — и наш предтеча. Едва любитель перечтет в тиши его стихотворенья, "И кровь ключом двойным течет / По жилам Божия творенья,/ И мир удвоенный живет / В едином миге два мгновенья".7.04.86

ПУШКИНСКИЙ ПЕТЕРБУРГ

Пушкинский Петербург:Адмиралтейство, соборы;царствует циркуля круг,гулки дворов коридоры.Биржа в высоких лесах,зелен Васильевский остров;не повернуть на часахСтрелки застроенный остов.Где-то вдали Петергоф;и шевелюрою кафравиден над морем головв небе дымок пироскафа.В Александринский театрМостиком через Фонтанкумчаться, рискуя нарядвыпачкать ярью-медянкой…Пушкинский Петербург:Смольный и хмурая Охта;может, предчувствие вьюгстатуи патины мохомвызеленило насквозьи проявило наружуось — вековечную злость,душу — российскую стужу…зря ль возводил Монферранстолп в честь побед неуклонно,выше, чем мыслил Траян,выше Вандомской колонны?Зря ль он исполнил проект,чтоб уже не на бумагев яви — расправился вверхкубом гигант-Исаакий!Лавра и Зимний дворец,людная площадь Сеннаякаждый кирпич и торецлег здесь, творца вспоминая.Где вы, Тома де Томон,Росси, Захаров, Кваренгивстали в опорах колоннзданий бессонных шеренги…Пушкинский Петербург:холод зимою неистов;как продолжение мукпесни и плач декабристов.Вечно на ранней заревстали на памяти папертьэти литые каре;хватит ли слез, чтоб оплакать;хватит ли поздней любви,чтобы продолжить деянья,чтобы в октябрьской новирухнуло старое зданье…Пушкинский Петербург,ветреный город поэта,радость его и недуг,памятлив каждою метой:здесь Он с друзьями кутил,здесь Он стоял в ожиданье,здесь, остроумен и мил,к музам ходил на свиданье…Выдь на Царицын ли луг,в Летний ли сад загляни-ка,пушкинский Петербургвстретит вас всюду столико.Не повернуть на часахСтрелки застроенный остов,Биржа в высоких лесах,Зелен Васильевский остров.Где-то вдали Петергоф,и шевелюрою кафравиден над морем головв небе дымок пироскафа.5.04.86

ПЕРСОНАЖ

Вот он — я, смешной и пылкий;книгочей и дуролом;то с шипучею бутылкой;то за письменным столом;то живущий, в ус не дуя;то постриженный под ноль;не сказавший слова всуеи разыгрывавший роль;то в сандальях; то в ботинках;то в кирзовых сапогах;разодетый, как картинка;и в последней из рубах…Перед взором, словно фото,годы, месяцы и дни;прерываться неохота:персонаж-то мне сродни.С бесконечным интересомдлю воскресное кино;только за парадным лесоместь ли дерево одно,то, которое покажет,чем душа моя жива;ведь она одна и та же,как ни разнятся слова.Жизнь свою перелистаю;то-то воли дам руками стихов крылатых стаюразгоню — аж к облакам…22.03.86

ВЕРХНЕВОЛЖСКАЯ НОЧЬ

Черны деревья вкруг турбазы. Сплошные голые стволы. И ветерки свои рассказы плетут уже из-под полы. Все на виду. Полоска света прижата крепкими дверьми. И только старая газета шуршит в посылке из Перми. Погас фонарь над главным входом; лишь аварийный "светлячок" предупреждает: за народом накинут до утра крючок. Напрасно вызывают к Волге девчат бродяги-сквозняки; ночного эха недомолвки им будет слушать не с руки. Напрасно редкие машины стирают шины на шоссе. Одни сосновые вершины готовы с ними пить глясе. Пусть лунной ложкой смешан кофе из снега, сумрака и льда; лишь главные ворота профиль сумеют повернуть сюда. И только на заре, процежен сквозь марлю редкую оград, напиток будет взбит железом ломов, ободьев и лопат. Когда окрестная обслуга начнет свой утренний бедлам, тот кофе разопьет округа с вином рассвета пополам. И распахнув входные двери навстречу вилкам и ножам, опять не вспомнит о потере толпа приезжих горожан. В столовую за сменой смена влетит; и каждый будет рад светло-коричневой подмене (всегда понятней суррогат). Займут людей поездкой долгой, экскурсионною гульбой… И только Волга, только Волга останется сама собой.25.12.85, турбаза "Верхневолжская"

* * *

Спит дочь моя. Так только в детстве,откинув одеяло, спят.Спокойным сном легко согреться;забыться от пустых досад.Пускай скребут под полом мыши.Пускай скрипучая кровать.Но можно мелкого не слышатьи самому себе не лгать.На чистом личике — ни тени,ни сожалений, ни утрат.Ах, дети, сверстники растений;недаром

слово есть "детсад"!Я б тоже врезался в подушку,чтоб длилось чудное кино;пускай гоняет ветер стружку;шумит, кружась, веретено…Пусть за окном бушует вьюга…Спать от ненастья вдалеке,обняв подушку, словно друга,бесхитростно, щекой к щеке.25.12.85, турбаза "Верхневолжская"

ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ

Только через 32 года после смерти вышла по существу первая книга стихотворений и поэм "С любимыми не расставайтесь!" Александра Кочеткова (1900 — 1953), названная строчкой из прекрасного стихотворения "Баллада о прокуренном вагоне".

Читаю Кочеткова,Тяжелая судьба.Но живо, живо словои рифма не слаба.Не потускнел твой гений,со временем не стих.Сквозь толщу потрясенийк нам твой прорвался стих."Баллада о вагоне"взлетит под потолок;по всей стране в ладонитвой первый сборник лег.Избегнув катастрофы,вернулся ты домойи эти чудо-строфыподнял над головой.При людях — мягкость, робость;зато душа — стилет.И вечно рядом пропасть,Коль истинный поэт.В клуб надевай манишкуи сам себе не лги;пусть чешут кулачишкибессонные враги.У них одна забота:стереть бы в порошок;ведь бездари охотасказать: "И ты не Блок…"Но сгинут-сдохнут гады;наступит Страшный суд;и все твои балладычитателя найдут.На то и ищем слово,стирая пот со лба…Читаю Кочеткова.Завидная судьба.14.12.85

НОЧНАЯ СКАЗКА

Я люблю сиянье солнышка;с ним надежней и вольготней;и видны при нем до донышкачердаки и подворотни.Ночью жутко: всюду гномики(в лунном свете — голубые),сжав в руках покрепче ломики,мерят улочки кривые.Ничего себе подросточки:мышцы вовсе не из ваты,тренированные косточки,лишь умишком щупловаты.Ходят-бродят, уши — домиком;ищут, что лежит похуже;вся мечта — немытым ломикомжахнуть исподволь снаружи.Омерзительны их хитрости,их подпольные секреты;вот бы разом напрочь вытрястиих душонки, их кастеты.Извести б гвардейский выводок,честным людям нет проходу;может, солнце все же выведетих на чистую на воду.Встань же, круглое и красное,разгони всю темь собою!Пусть над нами снова властвуеттолько небо голубое.11.12.85

* * *

Восхода свистнет плеть, чтобы заре пролиться… Проснуться и запеть, как распевают птицы; чтоб каждая строка восторженно и чисто на крыльях ветерка взмывала в свод лучистый; чтоб захватило дух от этой благодати и у того, кто пух, плетясь от даты к дате. Что слава? "Слава — дым" — я повторяю гордо, восторгом молодым споласкивая горло… А случай так же слеп, как в дни Помпея, Красса; и так же нужен хлеб, а не гекзаметр массам.5.12.85

* * *

Близорукий, толстый и картавыйпо земле прошел я аки тень.Вечно мне чего-то не хватало,чтобы робость одолеть и лень.Часто я излишне суетился;логику в бессмыслице искал;над веселым словом так трудился,словно это камень иль металл.А иным казался ловким малымсо свинцовой тяжестью в локтях…Вечно мне чего-то не хватало,вот и прожил, словно бы в гостях.Хорошо лишь, что не вылез волос;что в трудах бессонных не устал.Дочь моя наследует веселость,самый главный в жизни капитал.Это тоже двигатель хороший,может быть, поверхностный чуть-чуть…Снова я по утренней порошена работу повторяю путь.Снова трачусь над казенным словом,чтоб его немного отогреть;чтоб чужая книжка птицей снованад рутиною смогла взлететь.Но меня вы не жалейте, право;лучше уж посмейтесь надо мной…Близорукий, толстый и картавый,как его выносит шар земной?У меня в ответ одни скрижали:я не холил ни обид, ни жал…Как бы где меня ни обижали,никого в ответ не обижал.Но зато узнал, как спеют травыИли как полынью пахнет снег,Близорукий, толстый и картавый,В общем-то, обычный человек.3.12.85

ОТВЕТ СВЕТЛАНУ СЕМЕНЕНКО

От Светлана пришло письмецо… Крупный почерк на узком конверте… И мелькнуло незлое лицо средь моей городской коловерти. Я увидел морщины на лбу, сигаретку, (предчувствует взбучку, все ж отмечу лихую судьбу), золотую твою авторучку. Эривань и Тифлис посетив, покутив напоследок с хевсуром, ты глядишь на Балтийский залив с выраженьем нисколько не хмурым. Как здесь благостны скользкие "не"! нет бы "хмурым" и "злое" до жути… Как мне мало встречалось в стране стихотворцев веселых по сути! Вечно мы озабочены; все что-то пыжимся; (много ли значим?), и, как белки, в одном колесе вечно носимся, спорим и плачем. Надо жить по-иному, легко; все невзгоды за шуткою пряча; надо чаще глядеть далеко, где гуляет фламинго удачи. Сантименты — не чушь и не блажь, и не только души рудименты… Дорогой мой товарищ, уважь, посылай-ка почаще конверты. В них — фрагменты нелегкой судьбы; в них аукнулись Жля или Карна… Благодарны же будем, увы, что вся жизнь наша так фрагментарна. И когда ты с балкончика вниз в своем Таллинне глянешь под вечер, то увидишь горбатый Тифлис и чинар не зажженные свечи. Светом выстрелит рядом фонтан, снегом вздрогнут соседние горы; вновь рукою подать — Ереван и полночные жаркие споры. Сдвинешь взгляд — золотая Москва куполами сверкнет недалече… Принимай же привета слова; и до встречи, дружище, до встречи!3.12.85