Игнатий Лойола
Шрифт:
А Иниго продолжал бродить по Барселоне, собирая вокруг себя слушателей. Временами сомневался: можно ли говорить о сверхъестественном, если перестал подвергать лишениям самого себя? К целомудрию, длившемуся ещё с памплонских времён, он привык и даже не считал это особенным достижением. А вот хождения босиком, запрещённого манресскими врачами, ему не хватало. Сочтя себя достаточно здоровым, он проковырял дырки в подошвах башмаков и постоянно их увеличивал. В итоге к зиме от обувки остался один верх.
Несмотря на видения и проповеди, учился Лойола старательно и за два года смог освоить латынь и основы теологии. Пришла пора изучать свободные искусства. Учитель посоветовал ему идти за этим в Алькалу. Иниго пришлось уходить тайком, иначе бы за ним увязались преданные школяры и восторженные служанки.
С трудом одолев долгий путь, Лойола отдыхал на площади перед собором Святых Детей, главной церковью Алькалы. Более тысячи лет назад, в 306 году, на этом месте по приказу императора Диоклетиана замучили двух христианских мальчиков. В этом городе мореплаватель Колумб впервые встретился с Изабеллой и Фердинандом. А ещё в часовне Святых Детей крестили инфанту Каталину, ныне английскую королеву, которую когда-то в незапамятные времена юный Иниго называл дамой сердца.
Посмотрев на аистов, заполонивших площадь, и послушав их клёкот и щёлканье, Лойола достал чашку для милостыни и сел на ступени собора, закутавшись в плащ скорее от печали, чем от холода. Стоял май 1526 года. Странник снова нуждался. Деньги, полученные им от Исабель, предназначались только для учения. Ему повезло. Он прибыл сюда в воскресенье, и толпа милосердных христиан как раз покидала собор после воскресной службы.
— Посмотрите на него! Здоров как бык и попрошайничает! — два клирика направились к Иниго явно не с дружелюбными целями.
— Иди работай! — неприязненно подхватил какой-то ремесленник, проходивший мимо, и даже сделал движение в сторону Иниго, будто собираясь пнуть.
— А вы не ошиблись? — громко, с интересом спросил Лойола. — Вы точно знаете, кому положена милостыня, а кому нет? Ведь очень легко ошибиться.
— Чего тут ошибаться, всё ясно, — проворчал ремесленник, но клирики решили продолжить беседу.
Один с ехидцей поинтересовался:
— То есть, ты считаешь, тебе положено попрошайничать? Может, ты сам святой Франциск? Докажи это, и я брошу что-нибудь в твою чашку.
Любопытные прихожане останавливались послушать спор, высказывали мнения, нелестные для Иниго.
— Бог докажет, — ответил он, вставая. Забрал чашку, снял плащ, повесил его на руку и двинулся прочь. Все увидели его изуродованную правую ногу, намного короче левой, и замолчали, пристыженные.
Из толпы выступил человек в серой одежде и бросился вслед уходящему:
— Постой! Я — управляющий странноприимным домом Богородицы Милосердной. Приглашаю тебя жить у нас.
...И вновь всё время, остающееся после учёбы, Лойола тратил на «вразумление душ», проповедуя на улицах и площадях. И здесь, как в Барселоне, за ним ходили толпы самого различного люда. Экзальтированные дамы исправно падали в обморок от его красочных рассказов. Одна сеньора даже собралась публично самобичеваться, но почему-то не смогла поднять руку. Появилось у него и несколько верных товарищей, всюду ходивших за ним и готовых выполнить любое его поручение.
Нехватки в подаянии он больше не испытывал и мог снова помогать другим нищим, по своему обычаю. Особенно много средств давал известный в городе печатник и богач дон Мигель де Эгиа. Семья печатника полюбила Лойолу, его часто звали обедать, с ним советовались, как с духовником.
Однажды они осматривали печатные станки, и дон Мигель сказал ему:
— Дорогой друг, было бы лучше для тебя проповедовать под крышей, для специально приглашённых, а не на улицах. Слухи о тебе дошли до Толедо, тобою заинтересовалась инквизиция.
— Инквизиторы? — удивился Лойола. — Зачем я им?
— Видишь ли, — объяснил печатник, — даже один проповедник, не имеющий сана, вызывает подозрение. А у тебя целых четверо помощников. Инквизиторы считают вас «дерюжниками» или того хуже — «озарёнными». И те и другие запрещены. Недавно в Толедо как раз отлучали от церкви «озарённых». Попомни мои слова, инквизиция устроит вам резню!
— «Дерюжники», «озарённые»... — Иниго пожал плечами. — А кто это такие? Кажется, сектанты?
— Они самые, — отвечал Мигель, — и вы, если не вдаваться в подробности, очень похожи на них.
Лойола усмехнулся.
— Ну какие из нас еретики? Мы веруем в Христа, признаем таинства.
Печатник даже руками развёл.
— Я удивляюсь, как ты с твоим умом и прозорливостью ухитряешься проповедовать, абсолютно не представляя себе, чем сейчас живёт церковь. Ты хоть знаешь, что творится в Германии?
— Нет, — честно признался Лойола. — Расскажи.
— У них война. Настоящая война из-за веры. И все они вроде бы признают Христа, но по-разному.
— Совесть у них не приживается! — пробормотал Иниго. — А поподробнее, Мигель?
В этот момент в залу со станками торопливо вошёл брат Мигеля, дон Диего, также покровительствующий Лойоле.
— Вы здесь. Хорошо, — он перевёл дух, — я всюду искал нашего проповедника, хочу предупредить: завтра приедут инквизиторы. Будут расследовать, что за общество организовывает уличные проповеди, не согласуя их с церковью.
— Я говорил тебе, Иниго! — горестно воскликнул Мигель. — Может, вас спрятать?
— Зачем же? — возразил Лойола. — Будем уповать на Бога. Если мы правы — Он защитит нас. А пока... Мигель, расскажи всё-таки: что там случилось в Германии?
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
— Проповедники, пожалуй, самое большое зло, какое можно себе представить в нашем деле, — сказал Людвиг, разглядывая собственноручно нарисованные листки.
Он, как выяснилось, тоже рисовал неплохо. Правда, до Альмы ему всё же было далеко.