Игнатий Лойола

Ветлугина Анна Михайловна

— Небо наняло меня в подёнщики, и я точу мой серп, чтобы жать колосья, — исступлённо закричал Мюнцер. — Безбожники не имеют права жить, разве что избранные это им позволят.

Видимо, сам испугавшись своих слов, он добавил чуть тише:

— Князья должны помочь народу, если не хотят лишиться власти.

Студиозусы думали: Мюнцера схватят, не дав ему выйти из церкви. Однако князья заговорили о возможности напечатать его проповедь.

— Как вам этот праздник сатаны? Прекрасно смотрится в папской церкви, не правда ли? — услышали они рядом знакомый голос.

— Професс... — выдохнул Альбрехт.

— Юнкер Йорг, — сухо поправил его Лютер. — Кстати, поздравляю вас с прекрасным выбором наставника.

Он развернулся и быстро пошёл прочь. Фромбергер бросился следом.

— Прошу вас, скажите...

— Да что вы, право, себе позволяете! — Лютер попытался отодвинуть студиозуса с дороги, но тот стоял, будто скала. — Что вам от меня опять надо?

— Скажите... умоляю, как там Альма?

— Вы безумец, — неприязненно ответил профессор, но, видя отчаянные глаза бывшего ученика, смягчился:

— Я не знаю, где она. Она покинула замок вскоре после вас.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Ну и где же твои инквизиторы, Мигель? — спросил Иниго печатника, зайдя к нему через неделю.

— Уже несколько дней, как прибыли и занимаются расследованием твоего дела, — ответил тот. Иниго задумчиво почесал мизинцем бровь.

— Как ты думаешь, не стоит пойти помочь им, а то ведь нарасследуют, пожалуй...

Мигель энергично замотал головой:

— Даже не думай. Делай вид, будто ничего не происходит, но особо не высовывайся. Может, обойдётся.

— Значит, не высовываться... и как же это сделать?

— Прекрати на месяц-другой свои рассказы и «помощь душам», как ты это называешь.

Лойола посмотрел на него с недоумением:

— Целый месяц! А то и два! О чём ты говоришь, Мигель?

— Но если выяснится, что ты неправильно проповедуешь, тебя сожгут, — предостерёг печатник.

— А если расследуют неправильно и это выяснится, их самих сожгут, — отмахнулся Лойола, — пойду я всё-таки посмотрю на них.

Его вызвали раньше, причём вместе с четырьмя товарищами, но вместо инквизиторов их принял викарий епископа Толедского, по имени Фигероа.

— Ваш образ жизни тщательно изучили, но не обнаружили никакой ошибки, — объявил он. — Вы можете продолжать беспрепятственно ваши встречи и разговоры. Только измените свой внешний вид.

— В каком смысле изменить? — не понял Иниго. — Ваше преподобие имеет в виду парики или, может, накладные бороды?

— Вы не являетесь монашествующими, — бесстрастно заметил Фигероа, — а носите одинаковую одежду. — Он указал на спутников Лойолы. Все они, не исключая своего наставника, носили серые балахоны, полученные в приюте Богоматери Милосердной. — Смените её, если нетрудно.

— Хм. Если нетрудно! Это трудно, я даже бы сказал, невозможно. Мы — бедные студенты, питаемся милостыней. Кто нам купит новую одежду? Может, ваше преподобие?

Викарий задумался, оглядывая их.

— А вы не покупайте. Покрасьте то, что есть. Вы и вот этот ваш товарищ, например, в чёрный цвет, те двое — в коричневый, а мальчик (он указал на самого младшего из них) пусть останется, как есть.

— Хорошо, — согласился Иниго. — Насколько я понял, ереси в нас не обнаружили.

— Разумеется, — сказал викарий уже более холодно. — Вы заметите, если её совершите. Вас тут же сожгут.

— Вас тоже сожгут, — пообещал Лойола, — если совершите что-нибудь... такое...

...Они продолжали проповедовать, а также ухаживали за больными, одинокими и обездоленными... Всё больше людей собиралось вокруг Иниго, среди них попадались и местные аристократы, а особенно — аристократки.

Две богатые вдовушки — мать и дочь — пользовались известностью в Алькале. Они рьяно взялись за очищение души, не скупясь на подарки и заботу для нищих, но этого им показалось мало.

Как-то на рассвете Иниго, до сих пор живущего в приюте Богоматери Милосердной, разбудил тихий стук в дверь.

На ходу просыпаясь, он накинул перекрашенный балахон и пошёл открывать. На пороге стояли две фигуры, с головой закутанные в покрывало.

— Благословите нас, Иниго! — послышался умоляющий шёпот.

— Я не священник, — он отчаянно боролся с зевотой. — А что вы собрались сделать?

— Всё давно решено! — дочь, скинув с головы покрывало, обратила на него прекрасные глаза, горящие страстью и преданностью. — Мы бросаем всё и идём! Да, мама?

— Да! Да! — зашептала мать не менее страстно.

Зевота Иниго мгновенно прошла.

— Куда идёте?

— Пешком! Поклоняться, как вы! — воскликнула дочь уже не шёпотом, рискуя разбудить бездомных в соседних комнатах.

— Как вы, как вы... — восторженным эхом отозвалась мать.

— В Иерусалим? С ума сошли? — Иниго вдруг понял своего брата Мартина, пытавшегося удерживать его. — Даже не думайте!

— Нет-нет, мы всего лишь слабые женщины, нам не дойти! — сокрушённо вздохнула дочь.

«Слава богу», — подумал он.

— Мы идём в Андалусию, в места святой Вероники Хаэнской, — закончила молодая вдовушка.

— Не ходите, вы не дойдёте, — резко сказал Лойола, — вы слишком хороши собой. В пути, знаете ли...