Игнатий Лойола
Шрифт:
Также их встретил улыбчивый парень с длинными рыжеватыми кудрями и тонкими усиками.
— Мой брат Иоганн, — представила его Альма. — Только приехал из Испании.
— Студент, как и вы! — добавила Марта гордо, будто говоря о сыне.
— Что-то маловато сходства между вами! — съязвил Альбрехт. — Он тоже племянник капеллана?
Альма нахмурилась:
— Это мой брат. Прошу его любить и жаловать.
Изголодавшиеся студиозусы уселись за стол, уставленный закусками. Были и тонко порезанный окорок, и колбаса, и пиво. Фромбергер обрадовался
Говорили, разумеется, о последних печальных новостях. Людвиг довольно скупо рассказывал о битве на Шлахтберге. По правде говоря, лучше к этому событию подходило слово «бойня». Марта тихо ахала от ужаса.
— Мы тут тоже натерпелись, — сказала она. — То князья, то ландскнехты. А уж когда паписты пришли брата громить — у меня чуть сердце не разорвалось. Вы знаете, их ведь соседка спасла. Услышала разговор на базаре и — бегом к моим.
— Паписты отвратительны, — гневно подхватила Альма. — Кого надо расстрелять из пушек, так это их. Вместо того чтобы честно признаться в своих грехах — они имеют наглость врываться в дома к честным людям!
— Ладно, Альма, не особо мы и честные, — прервал её Вольдемар, — мы ведь несколько месяцев занимались самым настоящим подстрекательством. Папистов тоже можно понять. Люди хотят защитить то, что стояло веками. Теперь ведь у нас все хотят реформации. Бегают с топорами, кто за Лютера, кто за Мюнцера, кто ещё за кого, а жизни нет. Недавно эти реформаторы навели порядок в нашей церкви — я её с детства помню. Какой там был орган! Как он звучал! От него осталась груда щепок да трубы гнутые.
— Страх-то какой! — закивала Марта. — И лавочки в городе все позакрывали. Хорошо, у меня запас в погребе. Неужто повсюду такие безобразия?
— Нет. В Испании совсем не так, — подал голос брат Альмы, до тех пор молчавший. — Там инквизиция в большой силе. Никому и в голову не придёт громить церкви. Могут сжечь даже за неосторожное слово.
— Может, и лучше в строгости, — пробормотала Марта. Альма гневно сверкнула глазами.
— Но одной инквизиции испанцам кажется мало, — продолжал Иоганн. — У них ещё и на улицах от проповедников некуда деваться. Причём у нас, если выйдут говорить, то уж о самом наболевшем. Сами понимаете. А у них лекции прямо инквизиторские. Всё время о грехах, какой как нужно трактовать, какой смертный, а какой нет.
— Вы знаете испанский? — вежливо поинтересовался Людвиг.
— Испанский? Есть немного. Но эти проповеди я слушал на латыни, правда, довольно безграмотной. Но говорили интересно, я даже заслушался. А уж испанцы вообще плакали от восторга. Вот где настоящие паписты!
— И много вы слышали разных проповедников? — спросил Людвиг. Иоганн покачал головой, отрезая кусок от колбаски.
— Думаю, их много. Но в Барселоне мне всё время попадался один и тот же. У него талант, надо отдать ему должное, хоть он и инквизитор.
Альбрехт словно проснулся. Он начал говорить, бурно жестикулируя:
— Такие люди вредны! Чем лучше они говорят, тем больше вреда! Они затуманивают умы, вместо того чтобы нести свет, заражают всех суевериями! Их надо гнать прочь, как чумных, а лучше даже — убивать!
Столкнувшись взглядом с Альмой, студиозус прочитал в её глазах презрение вместо поддержки.
— Разве я неправильно говорю? — смутился он.
— Много говорителей, да мало делателей, — опустив голову, сказала она, — вот Мюнцер делал, и где он теперь?
Людвиг развёл руками:
— Мы не знаем.
— Говорят, его схватили, — старый печатник понизил голос, — Марта слышала сегодня на рынке. Да, Марта?
Он посмотрел на сестру.
— Да разве ж это рынок! — всплеснула руками та. — Даже молока не было. Не иначе голодать придётся...
Фромбергер сидел, чувствуя неприятный стук крови в ушах. Он становился всё громче. Казалось, голова сейчас разорвётся. Альбрехт потёр виски и шумно вздохнул.
— Ты права, Альма, я слишком много говорю. Нужно заканчивать болтовню и начинать действовать. Я поеду в Испанию и убью этого вашего проповедника.
Альма прыснула.
— Не веришь? — в бешенстве закричал студиозус. — Да я... я прямо сейчас встану и пойду! И попробуйте меня удержать!
Он со всей силы хрястнул кружкой по столу. Во все стороны полетели черепки, и колбаса оказалась залита пивом.
— Фромбергер! — Людвиг схватил его за плечи и сильно встряхнул. — Держи себя в руках, чёрт побери! Ты находишься в чужом доме!
Марта с аханьями кинулась искать тряпку. Вытирая стол, внимательно посмотрела на Альбрехта и вдруг положила ему на лоб руку:
— Э-э-э! Да у него сильный жар. Сейчас постель приготовлю.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
...Иосиф видел женщину на звере, Иосиф смотрел на женщину с вожделением. И был он брат Альмы, а на звере сидела она сама. И зверь кружил кругами великими, а звёзды в небе делались всё багровее. И тогда Альма родила белого кролика с красными глазами и убежала в пустыню. И все стали смотреть на кролика и обнаружили на лбу его зачатки рогов, и раздался громкий голос испанского проповедника: хитрый вероломный зверь не побоялся гнева Божиего. Но гнев велик и падёт на потомков его...
— Я убью тебя, болтун и обманщик! — выкрикивал Альбрехт, мечась по кровати, и тут же снова засыпал.
— Вот наказание! Уж не чума ли у него? — причитала Марта, меняя мокрое полотенце на воспалённом лбу студиозуса.
Альбрехт бредил сутки, не давая спать Людвигу, Иоганну и Вольдемару. У Марты не нашлось для гостей отдельных комнат. Альму она положила с собой на кровать.
На следующий день вся компания собралась в гостевой.
— Нам нужно возвращаться в печатню, — твердила Альма.