Иго любви
Шрифт:
— Так надо было… Если б вы вернулись… простила бы…
У него срывается стон.
— Я этого и боялась, Глеб Михайлович… Не было у меня силы в одиночку с вами бороться.
— Его позвала? — бледнея, подхватывает Садовников.
— Не его… Закон, — твердо отвечает она.
И ему вдруг становится ясным все то, чего он не понимал до этой минуты, чего он не видел в этой женщине.
— Где Надя? — спрашивает Мосолов актрису на вторые роли, не найдя жены в уборной.
— Она там… с Садовниковым… Хотите, позову ее?..
— Пожалуйста, не мешайтесь! —
— Вы с ума сошли?.. Чего вы ногами топаете?.. Чего вы кричите?
— Я знаю… знаю, что вы думаете… Вы все по себе судите… А вы все не стоите ее мизинца!.. Поняли, сударыня?.. Я ей верю… Да!.. И никого не боюсь… Никаких Садовниковых… И ни к кому не ревную.
Артистка с плачем кидается навстречу режиссеру.
— Да уберите вы этого сумасшедшего! Он меня побьет…
До слуха Надежды Васильевны долетел не только бешеный голос ее мужа, но и отдельные фразы его. Садовников тоже смолк, прислушиваясь.
— Вот чем он тебя купил, — с тихой горечью говорит он. — Этот не оскорбит… не обидит, как я… Ты будешь королевой, Надя, а он твоим пажем… Может, это и нужно для твоего счастья… Вон, как изменилась ты вся!.. И лицо другое… Сейчас поцеловать хотела… Теперь… опять чужая… Что ж?.. Прощай, Надежда Васильевна… Мосолова… Так тому и быть!.. Дай ручку!.. От души желаю тебе не лить слез… какие я тебе готовил… У меня тяжелый характер… знаю… Но… я не погнался бы за каждой юбкой, если бы на тебе женился… А!.. вздрогнула… Об этом ты не подумала, когда позвала его?
— Он меня любит, — еле слышно шепчет она.
— Верю… Разве можно тебя не любить?.. Но ведь и любя мы изменяем вам… под пьяную руку… Из каприза… из любопытства… по привычке… по бесхарактерности… Что глядишь на меня с таким укором?.. Разве я тебе желаю такой доли?.. Видит Бог, нет… Всем нам трудно любить всерьез… Привыкли мы не считаться с вами. И если попадется такая, как ты, ломать себя приходится… А это нелегко. Конечно, и я не лучше других… Но тебя уважать научился… и берег бы счастье мое… А разве ты простишь измену?
— Глеб Михайлович! — кричит помощник. — Я занавес даю… Публика просит…
— Прощай, Надя!.. Дай тебе Бог… не пожалеть…
В последний раз взглянули друг на друга… Оба под гримом, оба с чужими, странными масками, из которых мучительно и тоскливо сверкнули их глаза. Есть в этом какой-то скрытый грозный смысл. И Надежде Васильевне, которая в смятении бежит в уборную, вдруг становится ясным, что оба они прошли сейчас мимо большого счастья…
На другой день гастролер уехал из Киева. Никогда в жизни он уже не встретился со своей Надей.
Прошел год.
Надежда Васильевна страстно привязалась к мужу. Она не забыла Садовникова, нет!.. Но в борьбе со своей тоской она сама шла навстречу новой любви. Она отчаянно цеплялась за все способы забвения. Сцена была главной радостью. Другой — вера в любовь Мосолова.
В сущности, он не муж ей, а самый пылкий любовник. Он сам утром надевает ей чулки. И, прежде чем обуть, перецелует все пальцы ее ног. Он обожает эти стройные ноги и называет их бокальчиками.
Как не любить его, такого нежного, ласкового, утонченного! Он глядит ей в глаза. Он ни разу не повысил на нее голоса. Он вечно весел, остроумен. Где он, там смех… Заботы? Тоска?.. Что за вздор! Жизнь — такая забавная шутка! Верочку он обожает. Настю и Васеньку любит, как родных. И за это одно Надежда Васильевна готова многое простить своему легкомысленному мужу… Хотя бы его расточительность…
Сама Надежда Васильевна очень добра. Но размах этой натуры ее удивляет. У них каждый день обедают пять-шесть человек «маленьких» актеров, получающих не более двадцати рублей ассигнациями в месяц. А с семьей это нищенство… Все просят взаймы у Мосолова, и никто не встречает отказа. Он сам вечно в долгу. Но если товарищу нужны деньги, он закладывает серебро, драгоценные вещи и меха жены.
— Ну, хорошо… заложил… А квитанции где? — спрашивает она.
Он шарит по карманам, по ящикам, ударяет себя по лбу, паясничает. Но она сердится. Ей чужды привычки богемы.
— Ах, Саша, Саша… До чего ты безалаберен!.. Разве можно так с приданым Верочки и Насти обращаться?
— Верочка?.. Приданое?.. Ха!.. Ха!..
Он приседает. Прыскает со смеху. Бежит в детскую. Приносит испуганного, заспанного ребенка.
— Когда твоя свадьба, Верочка? — спрашивает он, целуя маленькое личико.
Надежда Васильевна совсем вне себя.
— Как тебе не стыдно будить ребенка?.. Отдай, отдай его няньке сейчас!.. Ступай… найди квитанцию… Не зли меня!
Мосолов подставляет ей спину.
— Побей меня, королева моя!.. Потерял… наверно, обронил… либо на улице, либо в театре…
— Когда?.. Когда обронил?.. Давно?
— Не помню… хоть убей!.. Вот… отдери меня за уши…
Она машет рукой и спешит в ломбард… В душе нарастает горечь.
Через какие-нибудь полгода после свадьбы Мосолов возвращается к прежней жизни. Прямо из театра он с компанией купцов мчится за город. Возвращается на заре пьяный. А во хмелю он буен и жесток, и весь дом перед ним трепещет.
Надежда Васильевна любит животных, особенно собак. В доме огромный сенбернар — Цезарь, любимец Мосолова. Верочка дергает его за хвост, ездит на нем верхом, топчет его ножками… Он все терпит, тихий, преданный, любящий.
У Надежды Васильевны своя любимица — Бетси. Это шпиц, такой крохотный, что хозяйка прячет его в свою муфту, откуда выглядывают черные глазки и белая мордочка. Артистка гуляет, а собачка в муфте ворчит на весь Божий мир. И сохрани Бог подойти к барыне на улице, протянуть ей руку! Бетси так и зальется, как колокольчик, и норовит укусить.