Иго любви
Шрифт:
За ней кошачьими шагами выступает Поля.
Ей тридцать лет. У нее рано увядшее скомканное личико с пронырливыми глазами и льстивой улыбкой. Теперь она фаворитка и наперсница барыни.
Она несет футляр с серьгами и медальоном на тонкой цепочке. На голубой эмали бриллиантами выложены крест и якорь, а в середине рубиновое сердце. Вера, Надежда, Любовь. Это подарок студентов города Одессы, где когда-то Неронова играла с Мочаловым.
— Неужто еще не готова?.. Как ты копаешься, Анна!
— Сию минуту, сударыня!.. Вот только два стежка…
— Пелагея… Надень на барышню медальон!
— Я сама… сама, — брезгливо отодвигаясь,
— Солнышко наше красное! — сладко поет Поля, всплескивая руками. — Вот уж ахнут все мужчинишки, когда ангел наш небесный войдет!.. Лучше всех наша красавица будет…
Тонкие брови Верочки хмурятся. Но мать ее улыбается, в лорнет разглядывая дочку. Действительно хороша… А как на отца похожа!
Перед нею встает лицо князя Хованского, ее первой беззаветной любви, давшей ей столько мук и разочарования, среди которых медленно росла ее душа. Как это было давно! Боже мой, как давно!
Вздох срывается у Нероновой. Но в душе нет боли, как при воспоминании о муже ее, Мосолове. Да будет благословенна измена Хованского, открывшая ей всю стихийность любви, всю мимолетность счастья!.. Да будут благословенны ее слезы, унесшие с собой ее слабость!
У крыльца ждет карета. Пора!
Поля надевает на свою барыню алый бархатный салоп на черно-бурых лисицах. Аннушка кутает Верочку в голубой атласный салоп на песцах, в котором словно тонет хрупкая фигурка. Невинно выглядывает из пышного капора точеное личико.
Поля спешно одевается. Она всегда провожает свою барыню на балы.
— Дозвольте и мне, сударыня! — молит Аннушка, припадая к плечу артистки.
— Куда ж я тебя посажу?
— Хоть на подножку… Мне бы одним глазком на ангела нашего взглянуть… Уж дозвольте, я хоть на козлы влезу, — умильно просит она.
— Дура! — ласково бросает Неронова. — Одевайся живо!.. Потеснимся в карете… Велите Настасье запереть за нами!
Когда Верочка поднимается по широкой лестнице Дворянского собрания, сердце ее трепещет. У нее нервная организация матери. До болезненности остро воспринимает она все впечатления.
Ее все удивляет: множество карет с гербами, зверский крик квартального: «Осади-и-и!..» Ее удивляет толпа ливрейных лакеев; широкая красная дорожка ковра; пальмы на площадке; огромная люстра с восковыми свечами… больше чем в институте, в их актовом двусветном зале. Несмотря на свое волнение, она подмечает все до мелочей. Так еще в детстве, четырехлетней девочкой, выступив на сцене одесского театра, в прологе драмы Эсмеральда, она озиралась жадными, внимательными глазами, не знавшими страха.
Сверху несется гул голосов и движений. Бал еще не начинался.
Губернатор Опочинин стоит недалеко от двери, лицом к входу, окруженный местной аристократией, и нетерпеливо слушает, что рассказывает ему плечистый шатен с рыжими бакенбардами, без усов, во фраке и в белых перчатках. Это помещик Лучинин, известный в городе богач и благотворитель. На него устремлены взоры всех невест.
Сам губернатор — хорошо сохранившийся человек лет пятидесяти пяти, высокий, стройный, эффектный. В темных волосах, зачесанных по-николаевски вперед на виски и хохолком поднимающихся над лысеющим лбом, заметно пробилась седина. Но бачки, узкой полоской идущие от висков к подбородку, еще темны. Высокий красный воротник мундира туго подпирает шею и придает надменную посадку голове. Лицо у него бритое, тонкое. Глаза совсем молодые, зубы сохранились, и улыбка приятна. У него обаятельные манеры царедворца.
Взгляд губернатора словно прикован к двери. Он ждет.
Все знают, кого он ждет с таким юношеским нетерпением. Его страсть к Нероновой — тайна полишинеля.
«Его непосредственность граничит с глупостью, — презрительно щурясь, думает, чиновник особых поручений, барон фон Нольде. — Он воображает, что безупречно играет роль представителя губернии… До чего люди в его годы глупеют от страсти!»
О, сам-то он, наверно, не будет рабом своей страсти, хотя темперамент ясно выражен в его глазах, сверкающих из-под сильно развитых надбровных дуг, в извилистом рисунке его рта. Верхняя губа его слегка выдается вперед, и это придает оригинальность его профилю. Барон Нольде — среднего роста брюнет с бритым значительным лицом. Фрак ловко сидит на его плотной фигуре. Ему всего двадцать три года, он только что окончил лицей. Но он кажется старше своих лет, — столько силы в линии его крутого подбородка и в проницательном взгляде глубоко сидящих глаз. Его волосы красиво вьются, и это единственная черта, которая смягчает законченное впечатление от его облика.
«Глаза Нольде остры, как булавки», — говорит о нем губернатор. Втайне он побаивается этого корректного, насмешливого петербуржца. У Нольде большие связи, и все уверены, что он быстро сделает карьеру. В N*** он прикомандирован по настоянию своей родственницы, жены губернатора. У него нет друзей. С ним все считаются. В нем заметно заискивают. «Нольде правит всей губернией», — говорят о нем.
Неронова и Верочка показались в дверях.
Не дослушав Лучинина и бегло извинившись, губернатор идет навстречу. Более чем почтительно целует он руку артистки. Они обмениваются быстрым, интимным взглядом.
— А… Сильфида! — восклицает Опочинин (это он первый так прозвал Верочку). — Vous ^etes charmante… Дайте ручку, я вас представлю жене!
Он под руку с Верочкой идет куда-то, через весь зал.
— Как хороша! — срывается у Лучинина. — Кто это? Неужели ее дочь?
Нольде долгим взглядом провожает Верочку.
— Tr`es distinqu'ee (очень изящна), — говорит он, в двух словах метко определяя главный характер этой красоты.
Он знает, что Неронова относится к нему враждебно, и сам он платит ей той же неприязнью, хотя с виду отношения их вполне корректны. Как вся родня Дарьи Александровны (жены губернатора), он скандализован этой затянувшейся связью.
Артистку мгновенно окружают. О, она-то не пойдет на поклон к губернаторше!.. Пусть та первая поклонится ей!
Все, в том числе барон Нольде, целуют ее руку. Для чиновников это всесильная «фаворитка»… Говорят даже так, что стоит ей захотеть, и губернатор тотчас подаст в ^отставку и начнет дело о разводе. Все в ее руках… Известно также, что пять лет назад из Петербурга приезжала мать губернатора, умная и властная старуха. Ее нарочно выписали друзья Дарьи Александровны (Додо, как ее называют), чтобы помешать этому безумному шагу. Ведь его старшая дочь уже была невестой… Толки о разводе затихли по той или другой причине. Но Лучинин из верных источников слышал, что недавно только Опочинину предлагали в Петербурге высший пост. Губернатор отказался, ссылаясь на здоровье, требовавшее мягкого климата N***. На самом деле Неронова не хотела покинуть этот город, где у нее было свое хозяйство, дом «полная чаша», а верстах в десяти, в степи, — свой хутор.