Иго любви
Шрифт:
Но если для чиновников Неронова только «фаворитка», для других мужчин, особенно для страстного театрала Лучинина, Надежда Васильевна — знаменитость и талант. И при всем том интересная женщина, за ласки которой многие отдали бы свое состояние, если бы она была из тех, чьи ласки покупаются. За эти десять лет, проведенных Надеждой Васильевной в N*** с той памятной ночи, когда она бежала из Одессы, спрятанная в телеге контрабандиста Янкеля, гордая женщина сумела единственно силой своего таланта и выдержки создать себе завидное положение
Перед губернатором почтительно расступаются. Ропот удивления и восторга провожает Верочку.
— Merlette, поди сюда! — ласково говорит губернатор высокой горбоносой девушке в белом, которая стоит у двери гостиной, окруженная дамами.
— Это моя Мерлетта. Познакомьтесь!.. Вера, дочь артистки Нероновой.
Обе девушки делают церемонный реверанс. Потом пытливо глядят друг на друга и улыбаются.
Горбоносая девушка некрасива, но у нее породистое, умное лицо и стройная фигура.
— Я — поклонница вашей maman, — говорит она.
— А вы ровесницы, кажется? Мерлетта в мае кончила в Смольном… Ну, вы поговорите потом… Где maman?
— В гостиной…
Они входят в гостиную рококо, со старинной, екатерининской эпохи мебелью из золоченого дерева и блеклого атласа.
Верочка смущена. Губернатора она не боится. Она привыкла каждый день видеть его у матери. Но у нее темнеет в глазах от этой черной толпы мундиров и фраков, чье жаркое дыхание она чувствует на своем лице. В институте учителя, батюшка, инспектор, попечитель — все это были не «мужчины». Это были какие-то бесполые существа, случайно одетые иначе, почему-то обросшие бородой… В общем, глубоко безразличные.
Здесь толпа «кавалеров». Что-то загадочное… С ними надо танцевать. Верочка танцевала до сих пор только с подругами на институтских вечеринках, куда допускались одни учителя. Верочка не сознает своего пола, и душа ее дремлет. Но инстинктивно она подавлена близостью чуждой толпы, и ресницы ее опущены.
— Ch`er amie, — говорит губернатор, останавливаясь перед диваном, — позволь тебе представить Верочку Неронову, дочь нашей знаменитой артистки…
Верочка склоняется в глубоком реверансе.
Десятки лорнетов устремлены на нее. Слышатся восклицания:
— Charmante!.. (Прелестна!)
— Quelle gr^ace, Додо!.. (Как грациозна!)
— Enchant'e, mon enfant (Я в восторге, дитя мое), — искренне говорит губернаторша, кивая головой и теряя на миг свойственное ей кислое выражение человека, страдающего диспепсией.
— N’est-ce pas, Mica, qu’elle est ravisante? (Не правда ли, Мика, что она восхитительна?)
— Oh! Je vous pr'edis un succ`ess 'enorme, mademoiselle (О, я предсказываю вам большой успех), — картавит кто-то.
Верочка поднимает голову, и ресницы ее вздрагивают. Додо — это уменьшенное от Дарьи. Мика — от Марьи. И Верочка ожидала видеть двух молодых женщин. Но перед нею сидит губернаторша пятидесяти пяти лет, с обрюзгшим желтым лицом. А в атласном кресле, нервно обмахиваясь резным веером из слоновой кости, словно утонула маленькая сморщенная обезьянка.
Верочка очень смешлива и боится расхохотаться. Взгляд ее падает на обнаженные плечи и грудь губернаторши, желтые и дряблые, как желе, и улыбка ее исчезает. Оскорбительно безобразными кажутся ей эти плечи под роскошными жемчугами.
У старой черной обезьянки живые розы дрожат над ушами, и на сморщенной шее, как раскаленный уголь, горит рубиновый аграф жемчужного колье. И Верочке обидно за эти камни.
Ей благосклонно задают вопросы на французском языке. Она отвечает скромно, но твердо тонким, мелодичным голосом хрупкого существа, не рожденного для борьбы за жизнь. Этот голос трогателен. Ее произношение и ответы безукоризненны. Отходя, она слышит возглас Мики:
— D'elicieuse!.. (Упоительна!..)
И репутация Верочки готова. Те, у кого не было своего мнения, преклоняются перед приговором начальства. Кавалеры наперерыв спешат выпросить у Верочки танец.
Она смущена. Она невольно прижимается худенькой грудью к рукаву шитого мундира, словно прося защиты. И этот жест странно волнует губернатора. Что до того, что волосы его седеют?.. Он никогда не был карьеристом, никогда не умел извлекать пользы из особого расположения к нему Двора. Его женственной душе любовь всегда казалась высшим призом жизни.
Верочка ищет глазами мать.
Вот она… среди поклонников. Гордая, улыбающаяся. Как бриллианты, сверкнули ее темные глаза, остановившись на лицах Верочки и губернатора. Рядом с нею полицмейстер Спримон и высокий молодой адъютант.
— Почему не начинают?
— Сейчас начнем… Ваша дочь обворожительна. Она свела с ума всех наших дам. Я представлю ей кавалера на первый вальс… Владимир Карлович…
— Ваше превосходительство?
— Барон фон Нольде… Mademoiselle Мосолова.
Нольде склоняет перед девушкой свою темную голову с пробором в жестких вьющихся волосах. Верочка опять делает глубокий реверанс, как перед губернаторшей.
«О, милая девочка!» — думает Нольде, еле сдерживая улыбку, — Могу я просить вас на вальс, mademoiselle? — по-французски спрашивает он.
Она видит его темные, запавшие под выдающимися характерными бровями глаза, его острый, как бы насторожившийся взгляд.
Глубокое, странное и тягостное смущение охватывает ее. В первый раз ей стыдно за свои оголенные плечи. А в институте, с детства, зимой и летом она ходила декольтированной, с легкой пелеринкой на плечах.
Но прежде чем она успевает ответить, Надежда Васильевна становится между дочерью и бароном. Она держит за руку адъютанта.
— Вера… Вот тебе кавалер! Это Федя Спримон, сын Василия Дмитрича, мой любимец… Простите, Владимир Карлович, — улыбается она со злой искоркой в глазах. — Если вы не передумаете, просите дочь на второй танец!