Иго любви

Вербицкая Анастасия Алексеевна

— Идите, идите, Рухля… Прощайте, дорогая!.. Спасибо вам за все.

Они обнялись в последний раз.

Мгновенье. И фигура Рухли растаяла во тьме.

И она одна в степи…

Печаль утонувших во мраке полей слилась в ее ослабевшей душе с тоской невозвратимых утрат и с ужасом одиночества.

Но только на один миг…

Вон блеснул опять призывный огонек…

Она идет ему навстречу. Разве не вся жизнь впереди?

Бестрепетно примет она вызов неумолимой судьбы.

Не сводя глаз с меркнущего огонька, она идет во мраке…

22 марта 1914

г.

Москва

Книга вторая

Огни заката

Часть первая

Зажгутся вновь огни заката

И зорь прозрачных янтари.

Лишь зорям счастья нет возврата,

Ночам сердечным нет зари…

Льдов

Перед зеркалом стоит шестнадцатилетняя девушка в воздушном тарлатановом платье, в модной прическе пятидесятых годов.

Волнистые бандо окаймляют тонкий, правильный овал. Коса низко заложена на затылке и закрыта гирляндой из живых цветов. Невинно выглядывают из облака кисеи худенькие ручки и покатые плечи.

Это Верочка Мосолова, дочь знаменитой провинциальной артистки Надежды Васильевны Нероновой.

Ни одной чертой она не походит на мать. Она портрет своего отца, князя Хованского. И в то же время необъяснимое таинственное сходство Верочки с ее названым отцом, трагически погибшим артистом Мосоловым, и раньше всегда удивлявшее Надежду Васильевну, не прошло, а усилилось с годами.

Лицо у Верочки словно точеное и маленькое, как у Поппеи-Сабины в неаполитанском музее. Очень красив ее гордый профиль. Брови ее чуть намечены, а глаза карие и длинные. Вечно смеющиеся глаза. Цвет волос ее — совсем кора каштана.

Но поразительнее всего в этом прекрасном лице его белизна. Оно кажется мраморным, и в то же время в нем нет ничего болезненного. Это сама свежесть.

От маленькой, гордо поставленной головки Верочка кажется еще выше ростом. Руки, ноги, уши — все в ней изящно, выказывает породу… Движения ее полны бессознательной грации. Походка ее странно легка. И того, кто видит ее в первый раз, всегда поражает эта воздушность ее фигуры, трогательная хрупкость всего ее облика.

Но еще больше пленяет невинность ее улыбки, неземное выражение ее глаз. Это девственница, не знающая желаний.

— Сон это или женщина? — спросил актер Милославский, как-то мельком увидавший ее в гостиной. Верочка тогда только показалась в дверях, испуганно расширила глаза и скрылась.

Надежда Васильевна грустно улыбнулась. Ее остроумный товарищ одним словом сумел определить ту печаль и тревогу, которой всегда пронизано было чувство Нероновой к дочери.

Одна только черта в лице Верочки если не портит ее, то, во всяком случае, нарушает гармоничное впечатление от ее невинного взгляда и алебастровой белизны. У нее чувственный рот, с надменной, словно припухшей нижней губой. На бледном лице эти алые губы обещают еще дремлющую, еще неосознанную жажду наслаждений.

Нынче первый бал Верочки после ее выхода из института. И Надежда Васильевна волнуется не меньше дочери.

Война с Турцией не убила в русском обществе жажды к удовольствиям. Еще не заглохли отклики нашей победы под Синопом. На всех устах имя Щеголева, молодого героя, своей находчивостью спасшего Одессу от бомбардировки. Всюду продаются галстуки и мужские рубашки «`a la Щеголев», духи и помада «Щеголев»… В исходе войны никто не сомневался. И такой наплыв военных в городе… Их чествуют, в них верят. Это гордость России. Верочка любуется на себя в зеркале. Но она уже устала.

— Скоро ли? — нетерпеливо срывается у нее.

На полу с булавками во рту ползает рябая Аннушка.

— Сию минуту, красавица моя, — фамильярно бормочет она, стискивая губами булавки. — Вот только эту сторону подошью, и конец…

Вдруг Верочка выпрямляется. Она вся насторожилась, как в институте при появлении начальницы.

В комнату входит Надежда Васильевна.

…Ей уже тридцать семь лет, но ей нельзя дать и тридцати. Фигура ее так же худощава и стройна, как пятнадцать лет назад. Экзотическое лицо ее сильно изменилось. Так же хороши характерные брови, длинные глаза и насмешливый рот. Но кожа пострадала от грима и потеряла свежесть. Исчезло чувство, согревавшее ее черты, как огонь, озарявший изнутри алебастровый сосуд. Нет трогательной застенчивости, затаенной страстности, волнующей печали.

Теперь это лицо полно иронии, ума и недюжинной силы. Оно не так красиво, как было в юности, но оно значительнее, интереснее, богаче выражением.

Это пора расцвета женской души. Великолепная пора, когда закончился период блуждания и сомнений в себе, когда завершился круг исканий. Это смелый и открытый возврат к самому себе — через толщу наносных веяний. Это блестящая эпоха полноты переживаний.

Надежда Васильевна — первая модница в городе, и туалеты ее, над которыми талантливая Аннушка трудится день и ночь, комбинируя цвета и разнообразя отделку, сводят с ума всех местных дам. На ней сейчас новое палевое шелковое платье, отделанное широким черным кружевом и сильно по моде декольтированное. Широкие рукава буфами, два раза перехваченные бархатками, доходят до локтей. Плечи и руки Нероновой пополнели, ключиц уже не видно, и это ее радует.

Когда Надежда Васильевна первая в губернском городе N*** надела кринолин, это было событием в жизни местных дам, событием настолько значительным, что оно даже отвлекло на время внимание общества от войны с Турцией.

Говорят, будто законодательница мод в Европе и Америке, блистательная красавица Евгения, из испанской авантюристки графини Монтихо ставшая женой Наполеона III, изобрела кринолин, готовясь быть матерью, чтобы скрыть обезображенную фигуру… Чудовищная мода медленно проникала к мелким дворам консервативной Германии. В нашу русскую провинциальную глушь она достигла чуть ли не два года спустя, сперва в виде карикатур, потом в модных картинках… Все разглядывали, ахали, улыбались, качали головами. Все мечтали… Но обновить кринолин никто не решался.

Как во всем, Надежда Васильевна дала почин.

На плечах Нероновой накинута шаль из настоящих шантильи. Прическа, как у дочери, — волнистые бандо, окаймляющие овал лица. Пунцовые живые розы закрывают косу на затылке. На груди такие же розы. Мелкий жемчуг три раза обвивает янтарно-смуглую шею артистки. Серьги черные эмалевые с золотой змейкой. Других драгоценностей нет. Колец, кроме обручального, она не носит. Не менее чем сохранившейся фигурой артистка гордится своими красивыми ножками в желтых атласных туфельках, этими ножками-бокальчиками, как называл их безумно влюбленный трагически погибший Мосолов.