Иголка в стоге сена
Шрифт:
Огонь обезобразил лицо былой красавицы, но Волкич сразу же узнал ее. Только теперь улыбка Настасьи больше походила на оскал, а глаза пылали жаждой отмщения.
От ее взора татя прошиб холодный пот. Он уже знал, как поступит с ним бывшая любовь. Сухая, словно сожженная ветка, рука, медленно поднялась, указуя на своего убийцу скрюченным пальцем.
До Волкича долетел ее смех. Хриплый, но в то же время пронзительный, он вначале звучал тихо, но вскоре стал нарастать. Вторя ему, захохотали другие мертвецы, радующиеся скорой расправе над своим
Смех Настасьи перешел в призывный клич, и, повинуясь ему, орда убиенных ринулась на Волкича со всех сторон. Все, кого он приносил в жертву Тьме, теперь сами терзали его зубами и ногтями, рвали и растаскивали по частям.
В отчаянии он возопил, моля своих покровителей о спасении, но ответом ему были лишь зубовный скрежет да злорадный смех мертвецов…
…Боярин так и не дождался подмоги. Утратив способность мучить и убивать, он потерял ценность в глазах Тьмы, и она отвернулась от него, как отворачивалась от множества других негодяев, закончивших свой земной путь.
Жуткий, исполненный ужаса вопль огласил мрачные глубины преисподней, но никто не откликнулся на него и не пришел Волкичу на помощь. Демоны предали своего слугу.
ГЛАВА № 51
Дмитрий Бутурлин проснулся от громких криков, долетавших со двора. Почуяв неладное, он прицепил к поясу саблю и поспешил на улицу.
Худшие из опасений боярина оправдались. Волкич, каким-то чудом избавившись от пут, носился по двору на взмыленном коне и выискивал место, где можно было бы перемахнуть частокол.
Люди Воеводы бежали к нему со всех сторон, силясь догнать беглого татя и стащить с коня, но Волкич от них уворачивался, награждая стражников ударами плети.
Дмитрий горько пожалел о том, что у него под рукой нет аркана. С его помощью он мигом бы спешил татя, как давеча сделал это на ливонской границе. Но аркан вместе с остальным снаряжением Бутурлина остался в конюшне, и пока бы боярин бегал за ним, Волкич мог перемахнуть частокол и вырваться на свободу.
В отчаянии Дмитрий бросился за ним вдогонку, надеясь одолеть врага голыми руками. Но смерть настигла Волкича прежде, чем Бутурлин смог до него дотянуться. Что-то отрывисто свистнуло в воздухе, и тать, раскинув руки, повалился навзничь.
Подбежав к нему, Дмитрий увидел короткую толстую стрелу, торчащую из окровавленного рта убийцы. Несколько мгновений Волкич еще был жив. Зубы его скрежетали о черенок стрелы, зрячий глаз метал в сбежавшихся людей ненавидящие взгляды.
Но это была агония. Спустя миг лицо татя дрогнуло, будто внутри оборвалась незримая нить, и он застыл навеки, вперив стекленеющий глаз в утреннее небо.
Бутурлин обернулся в ту сторону, откуда прилетела стрела, и увидел фон Велля. Рыцарь стоял на другом конце двора, и в руке его холодно поблескивал спущенный арбалет. Их взгляды встретились, и Дмитрий прочел в глазах крестоносца радость победителя.
Иначе и быть не могло! Единственный свидетель его тайных дел мертв и уже не сможет никому поведать о причастности Ордена к смерти Корибута. Ненавистному московиту оставалось лишь посыпать голову пеплом.
Дмитрий стиснул зубы. Все, ради чего он последнее время не ел, не спал, рисковал жизнью, рухнуло в одночасье, и наглый, торжествующий взор тевтонца подтверждал это.
В глазах у московита потемнело от гнева. Что ж, пусть он не сможет доказать в суде вину фон Велля, но у него хватит сил покарать убийцу собственной рукой.
Впервые в жизни боярин не сдержал ярости. Обнажив саблю, он двинулся навстречу врагу. Фон Велль этого ждал. Его рука в замшевой перчатке тут же легла на рукоять меча, а из-за спины Командора высыпали, преграждая Бутурлину дорогу, орденские солдаты.
Дмитрию было все равно, сколько их будет, — четверо или десять. Он знал, что любой ценой прорубится к тевтонцу и заставит его заплатить за содеянное зло.
Между противниками оставалось не более пяти шагов, когда дорогу Бутурлину преградил Воевода.
— Опусти клинок, боярин! — проревел он в лицо, московиту. — Ты что, ополоумел бросаться с мечом на чужих послов?
— И ты, Командор, вели своим людям убрать мечи! — крикнул он тевтонцу. — Властью, данной мне на сих землях, Государем Польским и Литовским я запрещаю какие-либо поединки!
— Опусти меч, Дмитрий, — обратился к Бутурлину бледный, в накинутой на плечи шубе, Флориан, — непокорностью ты никому ничего не докажешь…
— Вам что, нужно особое приглашение? — грозно нахмурился Кшиштоф, видя, что люди фон Велля не спешат прятать в ножны мечи. — Или вас разоружить силой? Ну-ка, жолнежи!
Стражники Воеводы, кольцом обступавшие немцев и Бутурлина, потянули из ножен клинки. Это не смутило кнехтов, сгрудившихся вокруг фон Велля, но Командор решил, что ссора с поляками может навредить делу.
— Уберите мечи! — отдал он приказ своим людям. — Негоже нам, добрым католикам, обращать оружие против братьев-христиан!
— Так уже лучше! — примирительным тоном произнес Воевода, когда немецкие мечи вернулись в ножны. — Да, не ожидал я от тебя, боярин, такой прыти!
— А чего ты от меня ждал? — горько усмехнулся, вогнав саблю в ножны, Дмитрий. — Ты не хотел мне верить, что тевтонец причастен к смерти Корибута?
Так вот тебе доказательство моих слов! Он прибыл сюда, чтобы устроить побег своему подручному, а когда это не вышло, решил его убить!
— О чем говорит сей московит? — холодно вопросил Воеводу фон Велль. — Я плохо понимаю варварскую речь…
— Ой ли, Командор? — Дмитрий уже овладел собой, но ярость, пылавшая в его сердце, все еще рвалась наружу. — Долой притворство! Ты владеешь русской речью не хуже любого из подданных Московской державы.
Я слышал твой разговор с Волкичем на заставе, где был убит Князь Корибут. Ты был весьма красноречив, наущая татя, как обставить убийство, чтобы вина пала на Москву!