Иголка в стоге сена
Шрифт:
Я так мыслю, вначале ты не хотел убивать татя, даже передал ему с рыжим степняком деньги на дорогу. Но Волкич рассчитывал, что ты вернешь ему все его добро. Увидев, что вы его обобрали, он пришел в ярость и перерезал твоему посыльному горло.
Вот тогда ты и решил избавиться от него. Ведь все, что тебе было нужно от татя, он уже свершил, а свидетель темных дел Москвы был для тебя опасен.
Но Волкич превзошел в проворстве твоих людишек — сперва расправился с одним из них, а затем ранил и другого!
…Так-то!
На скулах Газды заиграли упрямые желваки, глаза вспыхнули гневом. Дмитрий понял: еще миг — и он бросится на Воеводу с кулаками. Знал это и Воевода, но нарочно испытывал терпение казака.
— Не впадай в ярость, брат, — чуть слышно прошептал Тур. — Воеводе только того и нужно, чтобы ты поддался гневу!..
— Тогда зачем Газде было трубить в рог? — отстаивал честь друга Бутурлин. — Или ты забыл, Воевода, что именно он разбудил стражу?
— Не считай других глупее себя, боярин, — хмуро усмехнулся Самборский Владыка. — Твой слуга протрубил, спасая собственную шкуру. Меня вам не обмануть, мне все ваши хитрости видны, как на ладони. Ты уж, верно, проклинаешь себя, боярин, за то, что ссудил татя московскими гривнами!
— Ты себя-то слышишь, Воевода? — поморщился от внутренней боли Дмитрий. — Для чего мне было вручать татю московские серебренники, если у нас в запасе были датские и немецкие монеты?
— То, что ты передал ему деньги Москвы, лишний раз подтверждает, что тать намеревался бежать в Московию. Где еще, как не на Москве, нужны московские гривны?
— Но если Волкич хотел попасть в Московию, то почему шел к ливонской границе? — не сдавался Бутурлин.
— Да потому, что дорога на восток была перекрыта моими разъездами, а кордон с Ливонией тать мог перейти без особого труда, — Воевода криво усмехнулся. — Путь домой не всегда бывает прямым, боярин. Порой приходится возвращаться восвояси окольными тропами!..
— И все же татя убил Командор! — из последних сил пытался достучаться до здравого смысла шляхтича Бутурлин. — Христом-Богом молю тебя, Воевода, не отпускай его!
— Об этом можешь не беспокоиться, — разгладил рукой пышные усы Кшиштоф. — Поскольку татя сразила стрела Командора, ему по-любому придется держать ответ перед Польским Государем.
Но и ты не жди поблажек, боярин! После всего, что сталось этой ночью, я вынужден взять тебя под стражу. Сам отдашь клинок или тебя разоружить силой?
Видя, что спорить с Кшиштофом бесполезно, Дмитрий отвязал от пояса саблю и молча отдал ее Самборскому Владыке.
— Прости, боярин, подвели мы тебя… — грустно улыбнулся бледный, как полотно, Тур. — Хотели, как лучше, а усилия наши новой бедой обернулись…
— Что ж вы меня не разбудили? — горько вопросил старика Бутурлин. — Втроем мы Волка наверняка бы одолели!
— Видение мне было, — прохрипел казак. — Ты бы погиб, если бы пошел с нами. А так уйду я…
…Помнишь, я сказывал, что все мы во власти Божьей? Что захочет Господь, то и сотворит с нами. А Он дал мне выбор, сказал: «сам реши, кому из вас умереть, тебе или московиту!»
Я жизнь прожил, могу и предстать перед Создателем, а вот тебе, Дмитрий, еще многое нужно успеть…
— Полно, Тур, ты будешь жить! — приподнял его за плечи Газда. — Я ведь перевязал тебя, остановил кровь!
— Не обманывай себя, брат, — покачал головой старик, — глубоко меня ранил тать, не выжить мне…
…Дивно как-то. Раньше я видел грядущее лишь урывками, а теперь все, что будет с вами, перед моим взором проходит…
Ты, Петр, выстроишь Сечь, равной коей не было на земле, и с ней возродится наш вольный край!..
— Что несет сей схизматик? — прервал речь раненого Кшиштоф. — Похоже, он бредит!
Глаза Тура заволокло мутной пеленой, но спустя мгновение голос его прозвучал громко и отчетливо.
…- Еще я видел, Дмитрий… ты будешь вместе с княжной…
…Господь не даст вам разлучиться. Многое придется вынести, но вы одолеете все препоны…
…А мне пора… Христина, дети ждут меня… — на миг лицо казака осветилось тихой радостью, словно в последние мгновения жизни он видел тех, с кем ему вновь предстояло встретиться в чертогах вечности, — прощайте!..
Веки Тура дрогнули, и лицо приняло то скорбное и торжественное выражение, какое Дмитрию приходилось видеть на ликах великомучеников.
В глазах Газды стояли слезы. Не лучше чувствовал себя и Бутурлин. За то время, что они провели вместе, он успел полюбить сурового седоусого старца. Теперь, когда смерть унесла его, в душе у боярина было так же холодно и пусто, как в тот день, когда погибла его семья.
— Он умер за всех вас, — произнес, наконец, Газда, поднимая на Воеводу горящие, точно угли, глаза, — не смейте марать его память! Слышите, не смейте!
Жолнежи подавленно молчали. Мало кто из них верил в причастность казаков к освобождению пленного татя, но перечить Кшиштофу они не смели и, зная его вспыльчивый нрав, мысленно готовились к приказу зарубить дерзкого бунтаря.
Однако, Кшиштоф, к всеобщему удивлению, лишь отвернулся от Газды, пропустив его гневные слова мимо ушей.
— Воевода, Тура нужно отпеть и похоронить, — разорвал неловкое молчание Бутурлин.
— Хорони, если тебе нужно! — проворчал Самборский Владыка. — Только вот как ты его отпевать будешь? В сей глуши и католического ксендза не найти, не говоря уже о попе-схизмаике!
— Тогда дай мне хотя бы прочитать отходную молитву по православному обряду. Я некогда учился на священника, так что, канон знаю.