Игра ангела
Шрифт:
— Странно пахнет, — сказал я. — Из чего он?
— Пахнет курицей, потому что сварен из курицы, а также там соль и капелька хереса. Выпейте.
Я выпил глоток и возвратил девушке чашку. Исабелла помотала головой:
— До дна.
Я сделал еще глоток. Бульон показался мне вкусным.
— Итак, как прошел день? — спросила Исабелла.
— Так, были свои нюансы. А как твои успехи?
— Перед вами новая лучшая приказчица торгового дома «Семпере и сыновья».
— Превосходно.
— До пяти часов я продала уже два экземпляра «Портрета Дориана Грея» и собрание сочинений Лампедусты весьма высокопоставленному
— А Семпере-младший, что он сказал?
— Сказать почти ничего не сказал. Все время проторчал как столб, притворяясь, что не смотрит в мою сторону, и при этом не спускал глаз. Мне даже сидеть трудно из-за того, что он обжигал мне взглядом зад всякий раз, когда я забиралась на лестницу, чтобы достать книгу. Довольны?
Я улыбнулся и кивнул.
— Спасибо, Исабелла.
Она пристально посмотрела мне в глаза.
— Повторите.
— Спасибо, Исабелла. От всего сердца.
Она зарделась и отвернулась. Мгновение мы мирно хранили молчание, наслаждаясь моментом дружеского взаимопонимания, когда слова становятся лишними. В меня больше не вмещалось ни капли, но я мужественно допил бульон и показал девушке пустую чашку. Она удовлетворенно кивнула.
— Вы встречались с ней, да? С той женщиной, Кристиной, — сказала Исабелла, избегая моего взгляда.
— Исабелла, кто умеет читать по лицам…
— Скажите правду.
— Я только видел ее издалека.
Исабелла лукаво покосилась на меня, словно решая про себя, сказать или не сказать о чем-то, что занимало ее мысли.
— Вы любите ее? — просила она наконец.
— Я не умею любить. Ты же знаешь. Я эгоист, и все такое. Поговорим о чем-нибудь другом.
Исабелла уступила. Ее взгляд задержался на конверте, торчавшем у меня из кармана.
— Новости от патрона?
— Ежемесячное рандеву. Многоуважаемый сеньор Андреас Корелли изволит встретиться со мной завтра в семь утра у ворот кладбища Пуэбло-Нуэво. Не мог выбрать другого места.
— Вы думаете пойти?
— Что мне остается?
— Вы можете сесть на поезд сегодня же ночью и исчезнуть навсегда.
— Сегодня ты вторая, кто советует мне сделать это. Исчезнуть из города.
— Стоило бы.
— А кто станет твоим провожатым и наставником на тернистом пути литературы?
— Я поеду с вами.
Я улыбнулся и взял ее за руку.
— С тобой — хоть на край света, Исабелла.
Исабелла рывком выдернула руку и обиженно посмотрела на меня.
— Вы смеетесь надо мной.
— Исабелла, если однажды мне придет в голову посмеяться над тобой, я лучше застрелюсь.
— Не надо так говорить. Мне не нравится, когда вы так разговариваете.
— Прости.
Моя помощница вернулась к своему письменному столу и погрузилась в длительное молчание. Я наблюдал, как девушка перечитывает написанное за день, правит и вычеркивает целые абзацы, пользуясь набором перьев, который я ей подарил.
— Я не могу сосредоточиться, когда вы на меня смотрите.
Я встал и обошел вокруг ее стола.
— Тогда я покидаю тебя. Продолжай работать, а после ужина покажешь мне все, что есть.
— Вещь еще не готова. Я должна поправить, переписать и…
— Работа всегда не готова. Привыкай. Мы прочтем вместе после ужина.
— Завтра.
Я покорился:
— Завтра.
Она кивнула, и я собрался оставить ее наедине со словами. Закрывая дверь в галерею, я услышал, что она зовет меня.
— Давид?
Я молча остановился по ту сторону двери.
— Неправда. Неправда, что вы не умеете любить.
Я скрылся в своей комнате и запер дверь. Я лег поперек кровати, сжался в комок и закрыл глаза.
Я вышел из дома, едва рассвело. Низкие черные тучи ползли по небу, задевая крыши и стирая все краски на улицах. Я пересекал парк Сьюдадела, когда первые капли дождя забарабанили по листьям деревьев и залпом грянули по дороге, взметнув фонтанчики пыли, словно настоящие пули. На противоположном краю парка лес фабрик и газовых вышек множился, простираясь до горизонта. Багровое свечение их труб размывалось темным дождем, проливавшимся с неба смоляными слезами. Я бегом миновал неприветливую аллею кипарисов, что вела к воротам Восточного кладбища, — знакомая дорога, по которой я столько раз ходил вместе с отцом. Патрон уже прибыл. Я заметил его издалека. Он спокойно дожидался меня под дождем, стоя у подножия одного из каменных ангелов, охранявших главный вход на освященную землю. Он был одет в черное, и только глаза отличали его от сотен статуй за прутьями ограды. У него не дрогнула ни одна ресница, пока расстояние между нами не сократилось до пары метров и я, не зная, как себя вести, не помахал ему рукой. Было холодно, и ветер нес запах извести и серы.
— Случайные приезжие наивно думают, что в этом городе всегда жарко и солнечно, — промолвил патрон. — Но я полагаю, что древняя душа Барселоны, темная и тревожная, рано или поздно просто обязана найти отражение в небесах.
— Вам следовало бы издавать туристические путеводители вместо религиозных текстов, — подал я идею.
— Результат получится таким же. Что значат в наши дни мир и спокойствие? Как ваши успехи? Вам есть чем меня порадовать?
Я расстегнул пиджак и протянул ему сложенную пополам пачку бумаги. Мы зашли на территорию кладбища в поисках приемлемого укрытия от дождя. Патрон остановил выбор на старом мавзолее с куполом, опиравшимся на мраморные колонны и окруженном ангелами с заостренными лицами и слишком длинными пальцами. Мы сели на холодную каменную скамью. Патрон одарил меня характерной хищной улыбкой и подмигнул. Желтые поблескивающие зрачки сузились до черных точек, в которых я видел отражение своего лица, бледного и внешне бесстрастного.
— Расслабьтесь, Мартин. Вы придаете слишком большое значение антуражу.
Патрон невозмутимо принялся за чтение принесенного мною отрывка.
— Пожалуй, я погуляю, пока вы читаете, — сказал я.
Корелли кивнул, не отрываясь от текста.
— Не убегайте далеко, — пробормотал он.
Я удалился так быстро, как мог, стараясь, чтобы мой уход не выглядел бегством, и затерялся среди тропинок и закоулков некрополя. Я огибал обелиски и гробницы, устремившись в сердце кладбища. Надгробная плита была на месте, отмеченная пустой посудиной, где стоял остов мумифицированного букета. Видаль оплатил погребение и даже заказал довольно известному в похоронной гильдии скульптору изваяние Сострадания, стоявшее на страже у могилы, воздев очи к небу и молитвенно сложив руки на груди. Я опустился на колени у плиты и очистил от мха надпись, выбитую резцом: