Игра Богов
Шрифт:
«Платой за жизнь может стать только другая жизнь!»
Я вспомнил, как в ресторане Каллисто умоляла пощадить Андреа. Тогда Селеста предложила ей выбрать другую жертву – того, кто умрет вместо скрипача. Предполагалось, что им станет именно убийца, что послал к столу отравленную бутылку вина. Но, увы, я зачем-то решил «спасти мир», и теперь Лиана лежит без сознания, а ее несчастный жених льет над ней слезы.
«Забрать придется столько же лет, сколько ты кому-то подарил! Это закон!»
И что значит этот бред? Я спас старика, исправил цифру в свитке и тем самым отсрочил его смерть на шестьдесят лет, но моя родная младшая сестра из-за этого
Я достал из кармана скомканный клочок белоснежного пергамента. От надписи «Дарио Вольпонэ» не осталось и следа, так же испарилась и кровь, которой я ее замазывал. Как звали того старика, что я спас от падения с балкона? Имя вроде Феликс, а вот его фамилия напрочь вылетела из моей головы. Все равно, у меня не было никакой уверенности, что произойдет, если я снова напишу его имя на пергаменте с первоначальной датой. Спасет ли это жизнь моей младшей сестры? Или просто убьет старика? А ведь он нужен своей старушке, детям и внукам!
Внезапно у меня в глазах потемнело от боли, я схватился за свое сердце и опустился на пол в изнеможении. Передо мною почему-то поплыли огромные зеленые глаза Селесты, яркие и прекрасные, хоть и пылающие от гнева. Рядом с ней был сияющий Федерико, его щеки, покрытые трехдневной щетиной, покраснели. Интересно, чем они сейчас заняты? Ищут меня или она до сих пор слушает его признания?
Странно, но сейчас я не чувствовал ни ревности, ни обиды. Пустота, словно маленькая черная дыра, все поглощала в моей груди, а в ушах почему-то зазвенели слова Каллисто:
«Ты больше никого не полюбишь до конца своих дней! Так и знай!»
Что это – проклятье или благословение? Если я и правда никого не полюблю, то… я буду абсолютно и бесповоротно свободен. Ни ревности, ни бессонных ночей, ни горести разлук, ни мук неразделенного чувства. И в то же время не будет ни радости встреч, ни сладости поцелуев, ни бабочек в животе. Кстати, насчет последних. Меня опять согнуло пополам, словно ежи устроили вечеринку у меня в животе. Держась за свой желудок, я тут же вспомнил о проглоченной монетке, которая, кажется, оказалась совершенно непригодной для переваривания.
«Пусть катятся со своей любовью! – кряхтя подумал я и расстелил на холодном полу клочок белоснежного пергамента, – Все, что мне нужно, – это написать имя того, кто уже мертв, замазать кровью и дождаться, пока он оживет. Затем просто внести его в список снова и надеяться, что он отойдет в мир иной вместо моей младшей сестры. Но вот кого именно писать? Дарио? Пожалуй, нет. Иначе эти Лепрэнто и Вольпонэ перебьют друг друга!»
Тут мне в голову пришла другая отличная идея, я порылся в кармане и вытащил оттуда остатки черного, некогда бархатного, лепестка розы. Они были почти сухие, но все-таки мне удалось выжать пару капель свежей крови. Я вывел корявыми буквами, пожалуй, самое ненавистное для меня имя в мире:
«Вадим Степкин»
Мгновенно перед глазами предстал сероглазый рыжеволосый парень, смазливый и избалованный. Его отец, Степкин-старший, ежегодно жертвовал кучу денег на нужды школы, в то время как его единственный сын колотил одноклассников и издевался над другими учениками. Преимущественно надо мной. Но я пережил своего врага и переживу его снова. С клочком волшебного пергамента я стал едва ли не могущественней самого капитана: теперь у меня есть власть отнимать и возвращать жизни. А это куда важнее, нужнее и выгоднее какой-то там любви.
Я быстро замазал, как мог, полностью написанное имя и задумчиво уставился в пространство. Точнее, мой растерянный взгляд уперся в небольшой круглый иллюминатор в стене. Я узнал о его существовании, как только в него заглянула полная серебряная луна, разбросав по ступеням свой яркий свет. Внезапно меня озарило:
– Мне нужно больше свободных лет! Этому Степкину семнадцать, как и мне, но вряд ли он протянет до семидесяти семи. Срочно нужно кого-то еще. Но чье же имя мне написать?
Я тяжело вздохнул, вспоминая недавнюю сцену в машинном отсеке, а именно – как мне пришлось уворачиваться от тяжелого гаечного ключа. Времени не было, кровь из черного лепестка высыхала, и мне пришлось нацарапать нижеследующее:
«Анатолий Орлов»
Как бы я ни старался, но замазать имя этого болвана, самого верного дружка Вадима, у меня не хватило крови. Лепесток просто высох, рассыпавшись черной пылью в моих руках. С досады я просто плюнул на пергамент и бесцеремонно растер слюну пальцем, надеясь, что это сработает не хуже. Как только я закончил, корабль вдруг сильно тряхнуло, на мгновение все лампы погасли, оставив на полу лишь узкую серебряную полоску лунного света. Надеюсь, Селеста никогда не узнает, что я тут натворил.
Глава 8. Дионисова ночь
Лампы зажглись так же внезапно, как и погасли. Я уже приготовился встать, как вдруг обнаружил, что пол и стена за моей спиной еле заметно сотрясаются, словно кто-то бил в огромный мощный барабан. Ничего не понимая, я вскочил на ноги и прислушался: откуда-то снизу доносилась ритмичная клубная музыка. После очередного спазма в моем пустом желудке я кинулся вниз по лестнице, надеясь найти на своем пути кабинет дежурного врача.
Чем ниже я спускался по ступеням, тем громче становилась музыка, пока, наконец, я не очутился перед той самой дверью, откуда она доносилась. Я дернул ручку: это оказался черный вход в весьма солидный ночной клуб. И это была большая удача, что я проник сюда бесплатно в самый разгар масштабной пенной вечеринки. При каждом ударе басов в груди подпрыгивало сердце, темноту разрезали десятки ярких лазеров, множество молодых тел в такт ритму уминало толстый слой разноцветной пены на полу. Многие что-то кричали на разных языках, почти у каждого второго в руках блестел стакан с коктейлем. Едва не поскользнувшись на пене, слой которой доходил до колена, я развернулся и, как мог быстро, направился к барной стойке. Это была весьма сложная задача, но верное решение.
– Мне как обычно! – выпалил я, опираясь на стол, едва заметил короткие рыжие волосы моей знакомой барменши, той самой, что разливала на палубе одно и то же темное пиво, успешно выдавая его за двадцать различных сортов.
– За счет заведения! – сверкнула она густо накрашенными карими глазами и поставила передо мной стакан своего фирменного зелья. – Тебе в конец зала и налево!
– Благодарю! – ответил я, выпивая залпом напиток и бросаясь по указанному направлению.
На этот раз туалет оказался мужским, но я так и не успел обнять «белого друга», выплюнув золотую монетку прямо в раковину. После этого я хорошенько промыл ее под холодной струей воды, едва не стерев доисторический узор и красивую надпись на неизвестном языке, положил в карман пиджака и умылся сам.