Игра: Дочки-матери
Шрифт:
– Плохим - ни за что! Я откажусь от дружбы, только если увижу, что спасти друга, сознательно идущего по пути зла, уже не возможно.
Вот ты смотришь на меня с удивлением. Представь: твой отец, твоя мать, твои сёстры способны бросить тебя, отречься от тебя, когда ты в беде?
– Если я совершу неблаговидный, недостойный моего положения поступок, то отец, конечно же, может отречься от меня. А он прикажет матери и сёстрам последовать его примеру.
Я задумалась. Да, в этом веке понятия чести более жёсткие, потому парня и удивило моё обещание помочь,
– Понимаешь, Володя, по-христиански я не могу судить раскаивающегося человека. Ведь возможно он, раскаивающийся в одном неблаговидном поступке, совершит множество благородных подвигов и добрых дел, чтобы перед Богом и людьми загладить свою вину. С этой надеждой я и стану ему помогать. Нет, ты пойми: помогать не в совершении злых дел, а на пути к исправлению.
– У тебя очень сильна вера в человека. Как ты можешь знать, что твой друг не совершит дурного поступка в дальнейшем?
– Скорее наоборот: я понимаю, что человек, совершивший нечто некрасивое, слишком слаб и ему требуется помощь и поддержка, чтобы исправить совершённое. Только воистину сильные духом не нуждаются в такой поддержке. Хотя бы потому, что никогда не станут сворачивать с пути чести. Это противно самой их природе.
– Тогда, я надеюсь, тебе никогда не придётся давать мне подзатыльники, - облегченно улыбнулся княжич, - потому, что дурные поступки точно противны моей природе.
– Я от души буду этому рада. И рада буду тому, что мне не доведётся утратить к тебе уважение.
Мы сидели на большом расстоянии друг от друга и беседовали о морали, о чести и дворянском достоинстве, о неблаговидных поступках дворян в частной жизни и во время войны.
Подошли двое угрюмых парнишек и присели около Владимира.
– Мы там только и думаем, что о смерти а они тут о чести рассуждают!
– послушав нас, осуждающе бросил один из них.
Я знала, что в этом возрасте тема смерти носит особый смысл. Ребятам может понравиться трагическая поза и они, даже не заболев, всю жизнь будут носить эту страдальческую маску на лице. Вдруг это тоскливое ожидание смерти психологически сломает их? Роль жертвы детям из знатных семейств совсем не годится для жизни. Они, всё-таки, будущие офицеры или государственные деятели.
Надо было принимать срочные меры.
– Эх, жаль, что здесь нет хорошего художника, чтобы запечатлеть ваши лица!
– подстраиваясь под их похоронный тон, сокрушённо произнесла я.
– Чтобы родственникам на память оставить?
– горько вопросил второй.
– Нет, для другого. Я сейчас вам покажу для чего.
Повернитесь друг к другу и постарайтесь не менять выражение лица несколько минут, - те повернулись и уставились друг на друга, - представьте, что художник запечатлел ваши лица с этим выражением. Запомните старательно, лицо друга, как будто это и есть его портрет.
Старайтесь не менять выражение лица ещё немного. Теперь представьте, что через две недели после написания портрета выяснилось, что люди в деревне померли ещё той осенью и зимние холода выморозили чумную заразу. Никто из вас не заболел и не заболеет. А ваши портреты с этой маской страха смерти, остались на память.
Эй, эй! Смотреть друг на друга, не меняя выражения лица!
Но удержать прежнее выражение им не удалось. Сначала на лицах появилось недоумение, потом смущение. А так как смотреть на лицо кого-то, обманутого в своих трагических мечтаниях, дело довольно забавное, оба расхохотались, тыкая в приятеля пальцем.
Разрядка помогла, и они всей троицей накинулись на меня с вопросами. Я взмолилась:
– Господа, вы страшные эгоисты! Вам не совестно задерживать голодного человека болтовнёй, когда сами вы нагло нажрались, простите за столь «деликатное» выражение, ухи?
– Раньше вставать надо, чтобы рыбки наловить и ушицы сварить!
– получила я ехидный ответ.
– Чтобы «деликатно» нажраться, тоже надо постараться!
– срифмовал вслед его приятель.
Ну, слава Богу, пришли в себя ребятишки, вздохнула я облегчённо. А там, глядишь и других приятелей осмеют за «маску страха» на лице.
– А фраза-то какая получилась: ну, прямо лозунг для пьяниц!
– хохотнула я и сбежала с обрыва к своему костру, сопровождаемая дружным смехом приятелей.
***
Следующая неделя выглядела на нашем берегу, как сплошные посиделки.
Они назывались: «Чтобы Антошка там один не скучал».
Постепенно старые кострища были забыты, потому что все карантинные перебрались поближе к моему берегу, развели новые костры у тех пограничных кустов, где встречал меня Володя.
Мы почти всё время, если не считать сна, купаний и рыбной ловли, проводили за разговорами. В разговорах они готовили еду и кушали. Отходили от костров по нужде и снова возвращались, чтобы продолжить общение.
В ход шло всё: страшные морские истории, какие хорошо идут под уху в ночи у горящего костра; романтичные рассказы, любимые песни; стихи...
Петь я не решилась, чтобы голосом не выдать, что я девчонка. Но стихи и истории я рассказывала больше всех. Тут пригодились и фильмы и исторические случаи, вычитанные мною из книг.
Меняя в описаниях реалии ХХ века, я рассказывала случаи из партизанской жизни во время Великой Отечественной войны. О героях - пионерах я говорила, как о мальчишках и девчонках, воевавших с французами. Особенно понравились ребятам рассказы про Николая Кузнецова и других героях-разведчиках.
Все подростки буквально горели героическим восторгом.
Взрослые матросы и слуги слушали с иронией, считая эти истории моей выдумкой. Но им от таких «выдуманных» рассказов тоже хотелось поближе подсесть ко мне, чтобы не упустить из моих «выдумок» ни слова.
В ход пошла и имевшая постоянный успех: «Ехал добрый молодец Сергей свет Петрович тёмным лесом...». Только рассказывала я её не от первого лица, а как слышанную в императорском дворце историю про девочку, исцелённую Богородицей.