Игра Джералда
Шрифт:
– А ты в это веришь? – спросила я. Я подумала, что подобная прямота может его шокировать, однако я плохо его знала. Он только усмехнулся.
– Ты спрашиваешь, думаю ли я, что у тебя хватило ума довести Джералда до смерти, но не хватило, чтобы понять, что при этом ты умрешь в наручниках? Конечно, нет. Чужие страховки не добывают ценой собственной смерти, Джесс. Могу я быть откровенным?
– Я не хотела бы видеть тебя иным.
– Хорошо. Я работал с Джералдом, и мы ладили, но не все в фирме могли с ним, ладить. Он был любителем острых ощущений. И меня нисколько не удивляет, что его увлекла идея заняться любовью с прикованной настоящими наручниками женщиной.
Я украдкой взглянула на него, когда он это говорил. Был вечер, и горела только настольная лампа; голова и плечи были в тени, однако я совершенно уверена, что Брендон
– Прости, если это задело тебя. – сказал он. Я чуть не рассмеялась, но это было бы нехорошо по отношению к нему. Просто уж больно смешно прозвучало его извинение – как у восемьнадиатилетнего школьника, честное слово.
– Это ничуть не задело меня, Брендон. – сказала я.
– Спасибо. Это хорошо. Конечно, в задачи полиции входит рассмотрение того, не было ли тут подлога, не зашла ли ты слишком далеко в этой игре, зная, что твой муж страдает от болезни, которую медики на своем жаргоне называют «паршивым коронаром»…
– Я вообще не имела представления, что у него больное сердце! – сказала я. – По всей видимости, и страховая компания этого тоже не знала. Если бы знала, они вряд ли выписали бы ему такой полис, ведь так?
– Страховые компании застрахуют любого человека, который будет платить взносы. – ответил он. – А агенты не видели, как он дымит целый день и хлещет виски. Это видела ты. Поэтому, с точки зрения полиции, ты должна была бы знать, что он сердечник, который может откинуть копыта при любом подходящем случае. И полиция могла бы рассуждать так: «Предположим, она пригласила любовника в загородный дом на озере и не сказала об этом мужу. И этот мужик выскочил в условленный момент, совершенно не подходящий для сердечника. Тот и отдал Богу душу». Если бы они нашли подтверждение этому, ты оказалась бы в трудном положении. Джесси. Потому что при определенных обстоятельствах такие появления могут рассматриваться в качестве посягательства на жизнь. И тот факт, что пил провела два дня в наручниках и вынуждена была спустить кожу, чтобы вырваться из них, естественно, является сильным аргументом против идеи сообщника, но, с другой стороны, сама идея наручников делает сообщника вполне возможным для.., ну, скажем, для определенного типа полицейского сознания.
Я уставилась на него, пораженная; я чувствовала себя, как человек, который только что понял, что он находится на краю пропасти. До этого разговора с Брендоном мысль, что полиция может обвинить меня в убийстве Джералда, как-то не приходила мне в голову.
Брендон добавил – Теперь ты понимаешь, почему не следует упоминать об этом незнакомце в доме?
– Конечно, – сказала, я. – Не надо будить собак, да?
Как только я произнесла это, я снова представила того пса, который тащит тело Джералда за руку по полу: я видела лоскут кожи, торчащий из его пасти. Кстати, они обнаружили, беднягу через пару дней: он нашел убежище под сараем у Лаглэнов, усадьба которых расположена за полмили от нас. Там был еще приличный кусок Джералда – пес, видимо, заглядывал в дом и после того, как я его отпугнула огнями машины и сигналом. Они убили его как бродячую собаку. На нем нашли бронзовый кулон, только без регистрационного номера, по которому можно было бы найти владельца и вернуть ему пса; между прочим, его кличка – Принц. Ты представляешь себе – Принц! Я даже пожалела беднягу, когда констебль Тигартен сообщил мне, что пса пристрелили. Я не винила его за то, что он сделал: бедный пес был в еще худшем положении, чем я.
Но это отступление, а я рассказывала тебе о моем разговоре с Брендоном по поводу незнакомца в доме. Он согласился насчет того, что не надо будить собак. Я же согласилась молчать, но была рада поделиться этим хоть с одним человеком – это огромное облегчение.
– Но телефон? – спросила я. – Когда я вырвалась из наручников и попробовала позвонить, он не работал. И я тогда поняла, что тут кто-то был и именно он перерезал телефонный провод. Поэтому я взяла ноги в руки и кинулась к машине. Ты не представляешь себе, какой это страх, Брендон, осознать, что ты одна среди леса с таким вот незваным гостем.
Он улыбнулся. Однако, боюсь, это была уже снисходительная улыбка. Так улыбаются мужчины, когда хотят скрыть мысль о том, как глупы, в сущности, женщины и как нелепо верить их рассказам.
– Ты пришла к выводу, что линия отключена, после того как проверила один аппарат, а именно – в спальне. Верно?
Я кивнула – отчасти потому, что так
– Он был выключен из розетки, вот и все, – сказал Брендон. У него был вид дедушки, который объясняет внуку, что чудовища под кроватью не может быть, хотя иногда кажется, что оно там живет. – Джералд просто вытащил вилку телефона из розетки. Наверное, он не хотел, чтобы нарушили его отдых – не говоря уже о маленькой любовной затее с наручниками; то же самое он сделал со вторым аппаратом, однако аппарат на кухне был включен и прекрасно работал. Это записано в полицейском акте.
И тут я поняла. Рут. Я осознала вдруг, что все они – мужики, которые вели расследование этой трагедии на озере, – приняли определенные гипотезы о том, что и почему я делала. Большинство этих идей работало на меня, и это упрощало дело, но было что-то нелепое и раздражающее в том, что эти люди делали выводы не по моим показаниям или по установленным фактам, а исходя из того, что я женщина, а женщины ведут себя вполне предсказуемым образом. И с этой точки зрения, нет никакой разницы между Брендоном Майлероном в роскошной тройке и констеблем Тигартеном в протертых джинсах и красной куртке. В том, что касается женщин, все мужчины. Рут, одинаковы. Многие из них научились говорить правильные слова в соответствующей ситуации, но не более того.
И все-таки я знаю: Брендон восхищен мною и тем, как я вела себя после смерти Джералда. Он считает, что я вела, себя очень мужественно.., для женщины, конечно. А после нашего первого разговора, о ночном визитере он сказал, что едва, ли вел бы себя лучше в подобной ситуации.
Ну да ладно. Я подумала, что мне станет легче, когда узнала, что мое предположение по поводу телефона было неверным, но облегчения нет. В глубине души я верю до сих пор, что телефон в спальне не заработал бы, даже если бы я залезла под кресло, нашла эту вилку и воткнула ее в розетку. И телефон на кухне мог быть включен позже, а в то время тоже не работал, и мне оставалось или бежать из дома на машине, или умереть в щупальцах этого чудовища.
Видя выражение недоверия на моем лице, Брендон наклонился ко мне и сказал с расстановкой, четко выговаривая слова:
– В доме не было никого. Джесси, и самое лучшее, что ты можешь сделать. – выбросить это воспоминание из головы.
Тогда я чуть не сказала ему о пропавших кольцах, но поскольку уже устала убеждать его и меня мучила эта боль… Короче, я промолчала. Когда он ушел, я долго лежала без сна, и даже таблетка не смогла меня усыпить в ту ночь. Я думала о кожной операции, которая была назначена на утро, о моих кольцах и о следе ноги, который видела только я, и о том, что ночной гость может прийти снова, чтобы вернуть мой подарок или потребовать новый. И, прежде чем заснуть, я решила больше никогда не думать ни о следе, ни о серьге с жемчужиной. Наверное, какой-нибудь коп нашел мои кольца около книжной полки в кабинете Джералда и взял их себе. И, может быть, сейчас они лежат в витрине лъюистонского ювелирного магазина. Эта, мысль совершенно не рассердила меня, напротив, она принесла то же ощущение, с которым я проснулась наутро за рулем «мерседеса». – глубокое чувство блаженства. Никакого призрака; нет призрака; нигде нет никаких призраков. Просто нечистый на руку коп оглянулся, чтобы удостовериться, что никого вокруг нет, хвать кольца – и в карман. Мне, собственно, совершенно безразлично, что случилось с самими кольцами. В эти последние месяцы я все более убеждаюсь в том, что мужчина надевает тебе это кольцо на палец только потому, что закон не разрешает продевать его в ноздри. Но что делать; уже давно не утро, и, хотя еще не вечер, солнце медленно катится к закату, так что пусть другие, кто моложе, обсуждают положение женщины в современном обществе".
Джесси откинулась в кресле и снова закурила, чувствуя, как от табака щиплет кончик языка и болит голова, а весь организм протестует против столь долгого пребывания перед «Маком». В доме стояла тишина, которая удостоверяла, что деятельная Мэгги отбыла в направлении супермаркета и химчистки. Джесси удивилась, что Мэгги ушла, не сделав последней попытки оторвать ее от компьютера. Наверное, Мэгги решила, что это будет напрасной тратой сил, – пусть Джесси сама дойдет до этого. Да и в конце концов она здесь только работает. Последняя мысль была для Джесси неприятна.