Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Кард Орсон Скотт

— Но почему?

— Потому что я не желаю позволять им делать это со мной. Эндер, я не верю, что ты до сих пор не заметил всей этой дряни. Впрочем, ты слишком молод. Другие армии — это вовсе не враги. Настоящие враги — преподаватели. Они заставляют нас драться друг с другом, ненавидеть друг друга. Игра становится всем. «Побеждай, побеждай, побеждай!» Это теряет всякий смысл. Мы убиваем сами себя, впадаем в безумие, пытаясь победить друг друга, и все это время старые ублюдки наблюдают за нами, изучают нас, определяют

наши слабые места, решают, были ли мы достаточно хороши или нет. Ладно, пусть хороши, но для чего? Мне было шесть, когда меня привезли. Ну и что я знаю? Они решили, что я подхожу для их проекта, но никто ни разу не спросил, подходит ли этот их проект для меня.

— Тогда почему ты не уехал домой?

Динк криво улыбнулся:

— Потому что я не могу отказаться от игры. — Он подергал за рукав боевой костюм, лежащий на его койке: — Потому что я люблю это.

— Тогда почему не стать командиром?

Динк помотал головой:

— Никогда. Посмотри, что это делает с нашим командиром. Парень просто спятил. Задери Нос спит здесь, вместе со всеми, а не в своей комнате. А почему? Потому, что он боится оставаться один. Эндер, он просто боится темноты.

— Задери Нос?

— Но его сделали командиром, и он должен вести себя как командир. Он сам не понимает, что делает. Он побеждает, но это пугает его еще больше, поскольку он сам не знает, как это у него выходит. За исключением того, что к победам какое-то отношение имею я. В любую минуту кто-нибудь может узнать, что Задери Нос вовсе не чудесный еврейский генерал, который может побеждать в любой ситуации. Он не знает, почему выигрывает или проигрывает. И никто этого не знает.

— Но это вовсе не значит, что он спятил, Динк.

— Я понимаю, что поскольку ты здесь всего год, то ты думаешь, что все здесь нормальные. Но они ненормальные. Мы ненормальные. Я заглядывал в библиотеку, я вызывал книги на свою доску. Старые книги, потому что нам не позволяют ничего нового, но и из них мне удалось уяснить, какими бывают дети. Так вот, мы — не дети. Дети могут иногда проиграть, и никому нет до этого дела. Дети не состоят в армиях, они не бывают командирами, они не правят сразу сорока другими детьми — это больше, чем кто-нибудь может взять на себя и не стать хотя бы слегка помешанным.

Эндер попробовал вспомнить, на что были похожи другие дети, те, что учились с ним в одном классе, но единственным, кто приходил на память, был Стилсон.

— У меня был брат. Самый обыкновенный парень. Его интересовали только девчонки. И еще полеты. Он мечтал летать. Они с ребятами любили гонять мяч. Игра, где надо вести мяч, стуча по полу, отбирать друг у друга и попадать им в кольцо. Игра могла продолжаться до тех пор, пока не появятся люди из службы по охране покоя и не конфискуют мяч. Он учил меня, как обращаться с мячом, когда за мной пришли,

чтобы забрать сюда.

Эндер вспомнил о своем брате, но это не было приятным воспоминанием. Динк неверно понял выражение лица Эндера.

— Эй, я знаю, что никто не желает разговаривать о доме. Но все мы откуда-то пришли. Нас не создала Боевая школа. Она вообще ничего не создает. Она только разрушает. И у каждого из нас есть воспоминания о доме. Может быть, не всегда добрые, но мы вспоминаем, а затем лжем и делаем вид… Слушай, Эндер, почему никто и никогда не говорит о доме? Может быть, потому что это очень важно? Настолько важно, что никто не допускает, что… Ох, черт!

— Нет, все в порядке, — успокоил его Эндер. — Я просто подумал о своей сестре Вэлентайн.

— Я не хотел тебя расстраивать.

— Все в порядке. Я о ней не часто думаю, потому что со мной всякий раз бывает такое.

— Это верно, мы никогда не плачем. Боже, я никогда об этом не задумывался. Никто никогда не плачет. Мы действительно стараемся быть взрослыми. Быть, как наши отцы. Готов поспорить, что ты похож на своего отца. Я уверен, что он оставался бы спокойным и сдерживался, а затем внезапно начал…

— Я не похож на своего отца.

— Значит, я ошибся. Но посмотри на Бонзо, твоего бывшего командира. У него запущенный случай прогрессирующей испанской гордости. Он не может допустить, что может оказаться слабее другого человека. Быть лучше него, значит наносить ему оскорбление. Быть сильнее него, это все равно, что кастрировать. Он ненавидит тебя за то, что ты не страдал, когда он наказал тебя. Возможно, он ненавидит тебя настолько, что готов убить. Он сумасшедший. Они все сумасшедшие.

— А ты нет?

— Я тоже бываю безумным, дружище, но, в отличие от других, в тех случаях, когда я становлюсь безумнее, чем обычно, я летаю один в пространстве, и безумие вытекает из меня. Оно впитывается в стены и остается там до тех пор, пока не начнется бой и маленькие мальчики, врезающиеся в эти стены, не выбьют его оттуда и не разбрызгают его в воздухе.

Эндер улыбнулся.

— И ты тоже бываешь безумным, — сказал Динк. — Пойдем поедим.

— Но может быть, ты сможешь быть командиром и не стать сумасшедшим. Может быть, то, что ты знаешь о безумии, не даст тебе свихнуться.

— Эндер, я не собираюсь позволять этим паразитам командовать мной. Тебя они тоже заставили лезть из кожи и вовсе не намерены обходиться с тобой по-хорошему. Подумай, что они до сих пор сделали для тебя?

— Они не сделали ничего, не считая того, что продвинули меня.

— А безумие облегчает тебе жизнь, да?

Эндер засмеялся и помотал головой:

— Может быть, ты и прав.

— Они думают, ты боишься, что тебя отчислят, а поэтому могут делать все, что хотят. Не позволяй им этого.