Игра Лазаря
Шрифт:
– Сочувствую твоему горю, – усмехнулся Лазарь. Хотелось уколоть её как можно больнее. – Но у меня не возникало такого желания. Скажу больше: я ни разу не задумывался об этом!
– Вреш-ш-шь, – зашипела Дара.
– Нет, не вру.
Он врал. Задумывался, ещё как задумывался. Даже порывался прийти, но в последний момент какое-то тревожное малодушное чувство заставляло его вернуться. Пока ещё не поздно.
Дара очень долго размышляла над ответом, краснея и надуваясь, как рыба-ёж, поднятая из глубин океана. Казалось, её вот-вот
– Ну, и кто из нас трус? – наконец выдавила она.
Теперь пришла очередь Лазаря краснеть. Слава богу, от передозировки свежего воздуха щёки так разрумянились, что Дара вряд ли могла заметить это. Но она раскусила его, вот так просто.
– Проверка чувств на детекторе лжи не способствует развитию отношений, – попытался выкрутиться он.
К лицу Дары вернулась пьяная расслабленность:
– Тебе видней. Не способствовать развитию отношений – твой конёк. Но тебе повезло. Я взяла инициативу в свои руки.
У Лазаря сжались кулаки:
– Руки бы тебе отбить... Кто тебя просил?!
– Тю-тю-тю, – Дара затрясла перед лицом растопыренными пальцами, – как мы занервничали! Испугался? Может, водочки для храбрости?
Она рассмеялась, как безумная. Отступив от двери, согнулась пополам и схватилась за живот, заливаясь безудержным хохотом. Лазарю никогда ещё не приходилось видеть её в таком развинченном состоянии.
И тут у него сорвало планку. Он схватил её за плечи и силой заставил выпрямиться. Перехватил за запястья и придавил к перилам крыльца, а сам навалился сверху.
– Уймись, припадочная! Весь дом перебудишь.
Его лицо нависало над заострённым носиком Дары, почти касаясь его. Перед глазами крупным планом стояли её глаза – голубые, широко распахнутые, покрасневшие и хмельные.
– Ой, как эротично... – пьяно захихикала Дара. В нос пахнуло перегаром. – Может, поцелуемся? Не волнуйся, над нами балкон. Она ничего не увидит.
Голубые глаза закрылись, и её горячие губы медленно потянулись к губам Лазаря. Они почти достигли цели, когда Лазарь поднял голову на недосягаемую для них высоту.
– Она ничего не увидит, потому что, в отличие от тебя, у неё нет привычки шпионить, – проговорил он в бешенстве.
В ответ на это Дара снова рассмеялась.
– Зачем ты это делаешь? – недоумевал Лазарь. – Боишься, она разобьёт моё сердце? Или, может, твоё?
Веселье на губах Дарении сменилось презрением почти мгновенно, как бывает только с сильно выпившими людьми.
– Не бойся, твоё сердце в безопасности. Когда начался ваш амур-тужур, я и правда пыталась пролезть к ней в инсон, но у меня ничего не вышло. Либо ты хороший учитель, либо она гениальная ученица, но её голова закрыта для меня на замок.
Лазарь отпустил её и отошёл на шаг. Дара осталась висеть на перилах, облокотившись на них локтями.
– Тогда зачем этот концерт? – спросил он. На сердце полегчало, он уже готов был её простить. – Чтобы пообжиматься со мной на крылечке, достаточно просто попросить.
Дарения
– Это ещё не всё. Когда у меня ничего не получилось с инсоном, я стала отслеживать её эмоции. Их у меня пока получается видеть. Я следила за ней, когда вы были вместе, и когда нет, когда она оставалась наедине с нами и со мной одной. Последние две недели я сканировала её вдоль и поперёк. Интересует результат?
Губы Лазаря зашевелились сами собой:
– Мне плевать, что ты там увидела.
– Страх, Лазарь. Я видела страх.
Лицо Лазаря запылало. Тяжесть на сердце вернулась обратно, прибавив в весе раза в два.
– Очень знакомый букет, – продолжала Дара. – Солёный и терпкий – недоверие с примесью страха. Я почувствовала это в тот день, когда она только переступила порог нашего дома. То же самое я почувствовала сейчас, пять минут назад. Ничего не изменилось.
Теперь и Лазарь вспомнил. «Немного терпкий, с примесью страха» – сказала Дара Янике, смущённо мявшейся в тамбуре с тяжёлой сумкой для вещей на плече. Он тогда ещё удивился: чего она боится до сих пор? И вот теперь, по пришествию стольких месяцев, ему говорят, что ничего не изменилось. Стыдно признаться, но в этот момент Лазарь сам почувствовал страх.
Судя по взгляду Дарении, она это уловила.
– Ещё бы ей не бояться, – проговорил Лазарь. – Ты же с первого дня смотришь на неё, как рентгенолог на опухоль.
– Сначала я тоже так думала, – кивнула Дара. – Страх проявлялся в моём присутствии, а проверить, что она чувствует, когда меня нет, я не могла. Но потом я стала замечать странную закономерность. В определённые моменты страх притуплялся или вообще исчезал, даже когда я была рядом. И тогда я решила понаблюдать, кого в эти момент рядом нет. Знаешь, кто это был?
Лазарь знал.
– Ты, Лазарь.
В её словах сквозило столько неприкрытого мстительного злорадства, что Лазарю захотелось снова прижать её спиной к перилам и давить, давить, давить, пока не захрустят позвонки.
– И что… – он поперхнулся: в горле очень першило. – И что, один только страх? Ничего больше?
Дарения слабо улыбнулась:
– Ты же знаешь, я улавливаю доминирующую эмоцию. Невозможно почувствовать всё сразу. Цвета, вкусы смешаются в одну кашу... ничего нельзя понять.
Неожиданно её взгляд полностью протрезвел, стал зловещим, почти пугающим. Чьи бы глаза сейчас не смотрели на Лазаря – это больше не были глаза Дары.
– Не могу сказать наверняка, что она чувствует к тебе, Лазарь, – заговорил под чужими глазами рот Дары, – но то, что она боится тебя больше, чем любит – несомненно.
От слова «несомненно» Лазаря бросило в дрожь. И не только потому, что оно пугало его по смыслу. Оно пугало его по звучанию. Голос, который сказал это, был низким, глубоким, не имеющим ничего общего с восемнадцатилетней девушкой.