Игра на опережение
Шрифт:
— Взаимно. — Грузин схватил его руку двумя руками.
— И вы, ребята, — не отпуская руку собеседника, обратился к его охране Ансар. — Не стесняйтесь, попрощайтесь с моими парнями, все-таки неплохо отдохнули и с пользой посидели, а?
Охранники, молча сгрудившиеся возле джипов, заулыбались, встали, пошли навстречу бородатым чеченцам, протягивая руки.
Три чеченских автомата «борз» ударили в упор одновременно. Огонь толчками изрыгался из коротких стволов, прошивая тела грузин насквозь. Охранники рухнули, некоторые на догоревший костер, взметнув пепел, но не успев ни сделать выстрела, ни издать звука.
Ансар продолжал удерживать руку упавшего на колени, скорчившегося Зураба.
— Прощай, Зурабик, — сказал он. — Жить буду, никогда не забуду, как твоя мама угощала меня своим лобио…
— За что, Ансар?.. — прохрипел тот.
— А это наш вклад в борьбу с коррупцией в вашей республике, — пояснил чеченец. — Очень уж вы жадные. А нам на всем приходится экономить.
И выстрелил ему в лоб.
— Они ваши, — сказал Ансар уже по-чеченски и сделал жест в сторону трофейных джипов.
Чеченцы их осмотрели. Машины были почти целы, только у одного пробило пулей радиатор, у другого — шину. Запаску быстро поставили, радиатор заклеили японским клеем. Обыскали убитых, загрузили в машины их автоматы. Ансар забрал у мертвого Зураба перемазанный кровью конверт, вытащил доллары, раздал своим телохранителям со словами:
— Это тоже теперь ваше.
Он обнялся с ними по очереди, и все сели в машины.
12
— …да, я все понял, Андрей Владимирович. — Турецкий жестом указал вошедшему в кабинет Денису Грязнову на стул. — Будем разбираться… Да, именно так мы и поступим…
Он положил трубку и взглянул на парня.
— Ты вчера вызывал в «Глорию» начальника телефонного узла Никодимова? — спросил он хмуро.
— Да… А что?
— Во сколько это было?
— Примерно в тринадцать тридцать, — почесал в затылке Денис. — Ты меня для этого вызывал?
— Через час Никодимов покончил с собой, — пояснил Турецкий. — Возбуждено уголовное дело.
— Кто сказал? — приоткрыл рот Денис.
— Только что это сообщил начальник Следственного управления Курбанов Андрей Владимирович… Сегодня жена и дочь Никодимова приехали с дачи и нашли его в ванне с перерезанными венами. Врач определил время смерти между двумя и четырьмя часами дня. Получается так, что он приехал от тебя домой и сразу покончил с собой. А я вроде тому способствовал… — Генерал пристально смотрел на Дениса. — Мне пока одно непонятно: это дело районной прокуратуры, почему шум поднялся у нас.
— А что ты так на меня смотришь? — прижал руки к груди Грязнов. — Я его не запугивал ц не угрожал…
— Но ты давил?
— Ну а как без этого? Хорошо, что я сделал аудиозапись нашего с ним разговора. Он мне очень понравился, это был порядочный человек. И мы с ним, как интеллигентные люди, быстро нашли общий язык. Кстати, кассета должна быть у меня с собой. — Молодой сыщик полез в свой «дипломат». — Вот она. Хочешь послушать?
— Хочу, — кивнул Турецкий. — Ты же понимаешь, что на меня и тебя могут повесить… Вернее, уже повесили… Вот диктофон, включай, что смотришь?
— Но я сейчас собирался поехать к Люсе Бородиной, посмотреть там видеозаписи… — пробормотал Денис.
— Потом поедешь, — отрезал Александр Борисович, взглянув на часы. — Сошлешься на автомобильные пробки. Сейчас это самое конвертируемое извинение.
Они молча прослушали кассету, не глядя друг на друга. Потом Турецкий так же молча протянул Денису копию предсмертной записки.
— Такие, как он, именно так пишут… — подытожил Грязнов после небольшой паузы. — Мол, никого не хочу винить в своей смерти…
— Да… Довольно шаблонный текст, — согласился генерал. — Но еще он написал там, это я запомнил: «сегодня я узнал о своем позоре».
— То есть ты считаешь, после посещения «Глории»? — Денис даже изменился в лице. — Странная фраза, тебе не кажется?
— Кажется… Так в чем его позор, как ты думаешь?
— В том, что он, как начальник телефонного узла, позволил прослушивать частных граждан без судебного решения…
— Это ты так считаешь… А там, — Александр Борисович указал глазами на потолок, — считают иначе. От вызова в частное сыскное агентство еще не режут вены. Если, конечно, его там не запугают так, что бедняге ничего другого не остается…
— Про тридцать седьмой год небось говорил? — спросил Грязнов с иронией. — Мол, мы не позволим здесь устраивать тридцать седьмой год!
Турецкий не ответил, только сурово посмотрел на Дениса.
— Еще было сказано: твой предлог для разговора с Никодимовым был надуманным и неправомочным. И что я с твоим дядей излишне тебя опекаем и все позволяем. И вообще ему, — генерал поднял вверх палец, — надоела эта партизанщина… Здесь он прав.
— Пойми, я же хорошо помню, в каком настроении Никодимов от меня уходил! В приподнятом, понимаешь? Ты же слышал наш разговор! Он понял, что ему ничего не грозит! Он готов был нам помогать. И вдруг… Покончил с собой! С чего бы? Кстати, кстати… — Грязнов поднялся с места, глядя на Турецкого. — А тебя не смущает оперативность, с какой управление узнало о самоубийстве Никодимова?
Генерал ответил не сразу. Он с минуту молча смотрел на Дениса, потом обратился к компьютеру, вызвал на экран монитора сводку происшествий.
О смерти Никодимова там ничего не было.
— Вот видишь… еще ничего нет, а ваше начальство почему-то уже знает!
— Не факт, — пробормотал Александр Борисович. — И ни о чем пока не говорит.
Генерал нажал на кнопку звонка, чтобы вызвать секретаря.
— Зоя, принеси нам сводку происшествий за вчера и сегодня.
…Они вдвоем просмотрели обе сводки, потом сели на свои места и дружно забарабанили пальцами по столешнице.
— Похоже, у твоего руководства есть какие-то другие, неофициальные источники информации, раз здесь об этом ни слова? — сказал наконец Денис. — Может, тебе стоит затребовать дело о гибели Никодимова?
— Не тот случай… — махнул рукой Турецкий. — Мне популярно объяснили: пусть косвенно, но Никодимов фактически тебя назвал виновным в своей смерти. А потому мне, как твоему куратору, следует ожидать служебного разбирательства.