Игра над бездной
Шрифт:
Так они ехали еще несколько минут. Ирена между тем вошла в неоштукатуренный желтый кирпичный дом. Илмар хорошо запомнил дверь и велел извозчику остановиться. Не торгуясь, заплатил, отпустил пролетку и закурил папиросу, дожидаясь, пока возница развернет экипаж и уедет. Затем, медленно рассматривая номера домов, словно в поисках нужного ему, дошел до двери, за которой исчезла Ирена, и некоторое время изучал вывеску с двуглавым орлом. Тут находилось жандармское управление.
— Значит, все-таки… — вздохнул Илмар, будучи глубоко удовлетворен и разочарован одновременно. Какая она нетерпеливая… очень уж спешит с донесением! Наверно, рассчитывает на хороший куш. И все то, что вчера выражали ее печальные, полные горечи слова, влажные
«Теперь они говорят обо мне и придумывают, какую мне подстроить ловушку… — размышлял Илмар, поспешно удаляясь от желтого кирпичного дома, потому что совершенно не к чему было дожидаться Ирену на улице. — Они будут осторожничать и торопиться не станут — не я один им нужен. Они постараются срезать букет целиком и сразу. И в этом мой козырь. Кто кого — решит хитрость, а не сила, но я осведомлен лучше, чем они, в этом мое преимущество».
Илмар зашел в ближайшую продуктовую лавку и купил еды на весь день. Возвратясь домой, он разложил на столе свои старые учебники по морскому делу, достал большой морской бинокль. Но зря он изучал улицу и окна домов на противоположной стороне — все было спокойно, ни один сыщик не фланировал у его дверей. С обыском не приходили, и когда на следующий день Илмар вышел пройтись, никто не пошел за ним по пятам.
«Они умны и не хотят оскандалиться. Но и я впросак не попаду. А теперь я заставлю вас быть еще сдержанней».
Вечером, когда Илмар отправился к Ирене, у него был уже готов план действий. Днем он сходил в город и изучил окрестности дома, где жил Цауна, поскольку для дальнейших операций требовался театр военных действий. Теперь он был подыскан. Грандиозную провокацию можно начинать.
Обмениваясь с Иреной рукопожатием, он долго держал ее руку в своей, глядел на нее сладострастным взором, вздыхал и резко отворачивал свое грустное лицо. Весь вечер он держался так, словно его что-то угнетало. Возбужденный, преисполненный сдерживаемого влечения и застенчивый, одним словом, влюбленный мальчик, стыдящийся своих чувств. Иногда он тайком бросал на Ирену безумный, обожающий взгляд, но и не настолько тайком, чтобы она этого не заметила. Ни единым словом Илмар не дал почувствовать причину своего беспокойного состояния. Лишь раз, словно позабыв о присутствии Ирены, он тихонько прошептал:
— Господи, как долго я это выдержу…
— Что вы сказали? — переспросила Ирена.
— Разве я что-нибудь сказал? — насторожился он. И вид у него был столь смущенный, столь натурально устыженный, что Ирена была вынуждена улыбнуться. Она, по-видимому, понимала, что творится в сердце молодого человека, и это ей нравилось. Точно с такой же осторожностью, с какой он проявлял симптомы своего чувства, она начала его подбадривать, дала понять, что чувства Илмара ей приятны. Быть может, в надежде, что алкоголь будет способствовать откровенности Илмара, она принесла коньяк и подливала гостю рюмку за рюмкой, сама же только пригубливала из вежливости.
— Пожалуйста, не смотрите на меня, я не привыкла к спиртному, — стала оправдываться она, когда Илмар с упреком глянул на ее полную рюмку. — Правда, в последнее время я иногда не прочь забыться, но не хватает предприимчивости. Вы же понимаете, господин Крисон, как тяжело на мне все это отразилось. Ваше присутствие приносит мне облегчение, мне, кажется, будто половину тяжести с моих плеч вы переложили на свои. В этом же, наверно, нет ничего худого, если я так чувствую?
Илмар согласился: действительно, ничего худого в этом быть не может. И у него точно такое же чувство.
— У вас так хорошо, забываются все мрачные думы. Это как отдых после невыносимо тяжкого труда…
— А может, и перед… — заметила Ирена.
— Вы правы — и перед ним тоже. Ирена, если б вы только знали, как трудно жить с одной-единственной мыслью и целыми днями в одиночестве только ею и томиться: ты должен это сделать, ты это сделаешь. И нет ни единого человека, кому можно довериться или спросить совета, никого, кто в минуту сомнений подбодрил бы и сказал: не робей, правда на твоей стороне. Так оно, быть может, и лучше, надежней и мужественней, но кого волнует, как выглядит внешняя сторона дела. О… — вздохнул он и улыбнулся. — Я в таком долгу перед вами…
— Вы, пожалуй, сильно преувеличиваете, — Ирена тоже улыбнулась. — До этой минуты я ничего еще не успела сделать для вас.
— Ваша готовность стоит больше, чем чье-нибудь самое рьяное усердие. Сознание, что в решающий момент у тебя будет друг, который не откажет в помощи, уже само по себе означает многое.
— А сейчас моя помощь вам не нужна? — осторожно осведомилась Ирена.
— Это выяснится в ближайшие дни. Возможно, даже завтра. — В знак того, что эта тема для него обременительна, Илмар перевел разговор на другое. Он откровенно сказал: — Поболтаем лучше о пустяках. Не то я вам скоро надоем своими рискованными замыслами.
— Нисколько, господин Крисон. Но, конечно, вам самому необходимо развлечься, поэтому поговорим о чем-нибудь другом. Чем вы занимались эти дни?
— Сидел дома и корпел над морской астрономией.
— Так у вас в Риге нет ни одного друга?
— Сейчас они все в море. Моряк летом не любит сидеть на берегу.
— Господин Крисон, отчего вы не пьете? Чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь!
— Благодарю вас, Ирена… — он осушил свою рюмку и, подстрекаемый Иреной, наполнил вновь. — А вы? Что вы делали вчера и сегодня?
— Сидела дома так же, как и вы. Вечером сходила на пару часиков навестить знакомых.
— И все остальное время дома! — воскликнул с упреком Илмар. — Ни разу никуда не вышли?
— Ни разу.
— Но это же прямо-таки преступно по отношению к прекрасному лету. Чего ради тогда цветам благоухать и щебетать птицам, если вы — если мы оба не замечаем их прелести! (О, как она умеет лгать! Про жандармское управление она тоже позабыла?)
— Для наслаждения природой необходимо соответствующее настроение, — сказала Ирена на эту тираду. — Меланхолику не до цветов и птичек. Он желает одиночества.
— В таком случае мне пора уходить.
— Вам стало со мной скучно?
— Нет, но мне сдается, одиночество вы цените превыше всего. — Илмар достаточно много выпил и мог позволить себе быть красноречивым. Если бы он в своем трансатлантическом плавании не прошел курс соответствующей закалки, то, наверно, и впрямь захмелел бы. Ирена не знала об этом, потому и принимала Илмарово представление за чистую монету — захмелеть было пора и было с чего.
— О, как нам сейчас не достает Вийупа… — сказал он ни с того ни с сего. — У меня совершенно нет никакого опыта. Я в подобных делах еще полный профан. Все надежды возлагаю на моих заграничных товарищей, среди них есть несколько крупных мастеров своего дела. В особенности один из них. Но он в Риге появится не раньше, чем на следующей неделе. Значит, до тех пор и делать нечего. Завтра. Нет, завтра я не пойду, пускай они заседают без меня. И чихал я на них, если их всех заграбастают, — они действуют как дети. Вы себе представьте только, Ирена: в Риге есть кружок странных мальчишек. Вообразили, что смогут дело довести до конца без помощи иностранных товарищей. Мало того, они хотят их даже обскакать, срезать нос, как говорят моряки, и ни с кем не делиться лаврами. Но разве же так действуют! Вся Рига уже сейчас знает, что они задумали. Не умеют держать язык за зубами, перед девчонками им надо похвастать. Нет, они только все испортят. Пока приедут иностранцы, план уже будет провален и болтливые ребята сядут за решетку.