Игра над бездной
Шрифт:
Илмар пошел обратно на твиндек. Пробравшись в укрытие, зажег свечку и хотел разбудить Ирену. Но тут он осознал весь ужас их положения, и ему почему-то вдруг стало жаль ее будить. Она еще ничего не знала, возможно; ей снился приятный сон… не жестоко ли было возвращать ее сейчас к действительности — да и к какой действительности! Спасение уже невозможно: шлюпки ушли, морская вода холодна как лед — в ней отчаявшийся пловец не выдержит и полчаса. Единственно, если судно затонет на мелководье, то можно было бы спастись на площадке передней мачты — фор-марсе (на «Ладоге» он имелся) и дождаться, пока рассеется туман. Но тогда время терять нельзя.
Он слегка коснулся руки Ирены.
— Нет, нет… — отозвалась она сквозь сон и упрямо отвернула лицо. Тогда он назвал ее по имени, и она открыла глаза.
— Что такое? — спросила она, окончательно просыпаясь.
— Пойдем скорей на палубу.
— Мы приехали? — радостно отозвалась Ирена. — Все уже, Илмар?
— Да, милая, дальше мы не поплывем.
— Вот и прекрасно. И мы уже прямо сейчас можем идти?
— Мы должны идти прямо сейчас, не то опоздаем. (Как ей об этом сказать?)
— Но как же мы пойдем — вот в этой одежде?
— Переодеваться некогда.
Она больше ни о чем не спрашивала и последовала за Илмаром. Когда выходили из малой котельной, свеча погасла.
— А теперь куда? — спросила она, напрасно выискивая глазами берег. — И куда подевались все остальные?
Илмар взял ее руку и подержал в своей.
— Мы одни на пароходе… — сдавленным шепотом проговорил он. — «Ладога»… тонет…
— Тонет… — повторила она в наивном удивлении, словно бы не понимала значения этого слова. — А мы?
— Нам надо пробовать спастись… если только это окажется возможным.
Долго и с напряжением смотрела она ему в глаза, потом улыбнулась улыбкой боли и крепче прижалась к Илмарову плечу.
— Значит… возможно, нам предстоит погибнуть? И мы никогда больше не попадем на берег?
— Боюсь, что так оно и случится.
Какой же ужас она должна была сейчас испытывать! Илмар ждал, что ее того гляди окончательно сломит отчаяние, она разразится рыданиями, истерикой в последней, безнадежной вспышке воли к жизни. Но она не стонала, не кричала, не цепенела перед неотвратимым. Слабо, как бы виновато улыбнулась и покорно прильнула к нему.
— Злой рок… Я не имела права спасать себя. А тебе… родной… за что же погибать тебе, если зло совершила я, — почему и ты тоже?
Он ничего не сказал, только крепче сжал пальцы Ирены и повел ее наверх, на ходовой мостик, потому что палубный груз доходил до самого мостика и кратчайший путь на бак вел через него. В тот момент, когда они достигли рулевой рубки, пароход накренился на борт. Что-то затрещало, рвались найтовы палубного груза и ломались фальшбортные стойки. Громадная груда досок пришла в движение и соскользнула в море, сокрушив фок-мачту и обе лебедки. После этого судно вроде бы вздохнуло с облегчением и нос его приподнялся над уровнем воды. Рядом с пароходом в море плавало множество досок, кое-где они сбились в кучу и плавали маленькими островками среди прочей мелочи.
— Илмар… — промолвила Ирена шепотом, хотя, кроме него, тут никого не было. — А ты… а я тебе…
Она не могла подыскать нужных, тех единственных слов для своего вопроса, но в них и не было надобности — он и так знал, о чем она думала, и как бы успокаивая, привлек ее к себе.
— Мы больше никогда не разлучимся, — сказал Илмар. — Мы должны были найти друг друга, и путь у нас будет один.
— И каким бы он ни был, ты навсегда будешь со мной!
— Да, родная… навсегда.
Теперь они нашли друг друга — два настоящих человека, и радость этого открытия наполнила их таким счастьем, которому не страшны были ни гром угроз, ни тьма ужаса. Это был результат долгого и сложного процесса, но на его проявление потребовалось всего несколько мгновений — несколько кратких мигов сознания, в которые душа человека до конца постигла свое истинное содержание и разглядела некую несомненную единственную истину в душе другого, самого близкого ей человека. Все остальное потеряло свое значение для нее, а в круговерти событий, обстоятельств и судеб осталась одна-единственная ценность, одно-единственное понятие: Эврика! Я нашел!
Они не желали больше терять обретенное. Путь на берег, где продолжалась жизнь, был отрезан, оставался единственный рейс — совместное путешествие в далекий край вечной тишины.
Они вошли в штурманскую рубку и заперли дверь изнутри. Маленькие иллюминаторы имели толстые стекла — они выдержат давление воды. И покуда ржавые останки парохода будут лежать в пучине моря, до тех пор никакие течения, никакие морские чудовища не смогут их разлучить.
Спустя несколько минут «Ладога» затонула. На ее месте образовался водоворот, плавали спасательные круги и деревянные лючины — все это всплыло и кружилось подобно стае взволнованных чаек, почуявших близость богатого улова. А потом поднялся ветер и обломки отогнал к Гебридам. Рыбаки были довольны, что какое-то судно с грузом досок потерпело катастрофу, и теперь у них было из чего строить новые дома и лодки.
Так же, как раньше, дышала жаром земля и кипело море, птицы растили птенцов и билось каменное сердце большого города. В газетах появилось объявление о двух гражданах, пропавших без вести, тут же были напечатаны их фотографии. Но никто не отозвался на это объявление, и учреждения прекратили поиски, потому что дело это не имело большой важности.
В июле месяце Ригу посетила яхта «Стандарт». Весь город встречал царя, его оберегали сотни явных и тайных стражей, но не раздалось ни единого выстрела, никто не покушался на жизнь самодержца великой империи. Живой и невредимый, он как прибыл, так и убыл в свою царскую обитель. После этого визита в Риге осталось лишь два напоминания о пребывании августейшей особы — бронзовый всадник на Александровском бульваре и поговорка: «Только и смотри, как бы по гляделкам не схлопотать!» Происхождение поговорки было таково: когда любопытные граждане смотрели на проезжавшего царя в бинокль, городовые и жандармы били по биноклям и отбирали их.
Выстрел, которого опасался правитель Российский и его слуги, раздался позднее, в громе мировой войны, тогда же и исполнилось то, за что боролись безвестные Илмар Крисон и его товарищи. Кое-кто из них тоже участвовал в этом деле и кровью заплатил за свободу своего народа. В рождественских боях поручик Руйга вел в атаку пехотную роту и пал между первой и второй траншеями германцев. Комиссар Цауна в дни революции стал видным деятелем и остался по ту сторону границы новой Латвии, чтобы вместе с другим народом строить государство на развалинах прежнего, которое он помогал обратить в развалины. А видземским партизанам, в героических боях избавившим свою землю от захватчиков, было знакомо имя Алберта Савелиса, который вернулся домой одноруким. Он сильный человек и одной рукой может подчас сделать то, что другие делают двумя. Почти все они вошли в историю, эти сыны Латвии, которые дали и сдержали свою клятву Ганнибала, лишь об одном не сохранилось упоминаний. Потому что Гебридские острова далеко, и «Ладога» была старым пароходом, не стоившим того, чтобы поднимать его со дна морского, а механик Субрис был достаточно умным человеком, чтобы не болтать о вещах, которые могли бы причинить ему вред. Старая мать Крисона и по сей день думает, что ее сын живет где-то в Австралии или в Америке под чужим именем и, наверно, стыдится ехать домой, если дела у него идут неважно. Да, несомненно, он только из гордости отсиживается там, а может, и потому, что в доме теперь хозяйничает младший брат, и он тут был бы лишним. Сосед Крисонов Савелис И Анна Вийуп, которые живут здесь по-прежнему, думают иначе, но и для них исчезновение Илмара тоже было и остается загадочным.