Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса
Шрифт:
Поэма занимает в книге три страницы. Первая её часть — 13 четырёхстиший — дана на двух страницах (170-171) без заголовка и без подписи. Эта часть заканчивается сообщением о том, что Разум создал (или исполнил) погребальную песнь по Голубю и Феникс — «как Хор в их трагической сцене».
Собственно погребальная песнь — «Плач», пять трёхстрочных строф — помещена на следующей, 172-й странице и имеет заголовок «Threnos», а под последней строкой напечатано: William Shake-speare. Кроме заголовка, текста и имени Уильяма Шекспира, транскрибированного так же, как и на титульном листе единственного прижизненного издания сонетов, — через дефис [21] , эта страница имеет ещё и отличное от других полиграфическое оформление: она окаймлена сверху и снизу орнаментальными рамками — бордюром. Таким образом, внешне две части поэмы выглядят как вполне самостоятельные произведения,
21
Писать собственные имена через дефис не было тогда принято, но для Шекспира, как видим, иногда делалось исключение.
Последнему предположению как будто противоречит тот факт, что вторая часть — это погребальный плач, о создании которого объявляется в конце первой. Все авторы сборника (кроме Чапмена) представлены двумя или четырьмя стихотворениями, причём обычно второе стихотворение продолжает и развивает мысли и образы предыдущего. Тот же принцип парности можно с некоторой натяжкой считать примененным здесь (если отбросить указание на то, что «Плач» создан или исполнен персонажем по имени Разум, и не обратить внимания на различие в поэтическом языке). Но в любом случае, при любом подходе отсутствие заголовка перед всей поэмой или перед её первым стихотворением — именно в этой поэме, и только в ней, — представляет проблему, от которой нельзя просто отмахнуться.
Бостонское «изобретение» снимает эту проблему для массового читателя, но не для исследователей. Может быть, текст первой части полностью занял две страницы, не оставив наборщику места для заголовка? Однако в аналогичных случаях составитель не опустил заголовки у стихотворения Марстона или Чапмена, хотя, чтобы их сохранить, ему пришлось перенести заключительные две строки Марстона на следующую страницу, где напечатано стихотворение Чапмена, использовать более мелкий шрифт для чапменовского заголовка и подписи и вообще «потеснить» прославленного поэта. Здесь же составителю было технически очень легко разместить заголовок (если таковой был у автора) за счёт переноса заключительной строфы первой части на следующую страницу, убрав оттуда хотя бы один из декоративных орнаментов (например, верхний): ведь такие орнаменты обычно использовались печатниками для заполнения пустого пространства. Но составитель и наборщик этого не сделали только здесь. Почему?
Остаются и другие вопросы. Действительно ли эти поэтические строки, заметно отличающиеся от других, бесспорно принадлежащих Шекспиру, написаны им? Во всяком случае, «Песни Голубя» гораздо ближе к сонетам, «Лукреции», «Венере и Адонису», чем эта поэма, следуя за которой мы оказались в окружении молчаливых сфинксов книги Честера… Замечено было и большое сходство «Плача» (поэтическая форма, язык) с поэтическими текстами двух пьес Джона Флетчера и высказано предположение о его авторстве. Что касается содержания, то именно здесь наиболее определённо указано: оба героя — и Голубь и Феникс — уже мертвы. Особо подчёркнуто, что они не оставили потомства, и специально оговорено: причина этого заключается не в их бессилии, а в обете целомудрия, которому был подчинён их брак. Насколько это согласуется с рассказанным о необыкновенных «птицах» другими поэтами?
Джон Марстон видит Чудо Совершенства
Поэту-сатирику и драматургу Джону Марстону в 1601 году было 26 лет, и до этого он ещё не публиковал поэтических произведений под своим именем. В честеровском сборнике мы находим четыре его стихотворения. Первое помещено на развороте с шекспировским «Плачем» и озаглавлено: «Рассказ и описание самого удивительного Творения, поднимающегося из пепла Феникс и Голубя». Некоторые английские и американские исследователи сборника озадачены: такое название как будто бы противоречит словам из шекспировского «Плача» «они не оставили потомства». Давайте, однако, посмотрим:
«О, эта душераздирающая Погребальная Песнь! Может ли огонь, может ли время или злая судьба уничтожить Столь редчайшее Творение? Нет, это было бы противно смыслу: Никакая порча не осмелится тронуть это великолепие. Природа призовёт справедливость, справедливость — судьбу. Нечто никогда не станет ничем. Смотри же, что за великолепное наследие, ярче, Чем чистейший огонь, белее света луны, Теперь возникает там из пламени? Я застываю на месте, онемев от изумления, Никогда ещё глазам не открывалось такое поразительное Чудо, Как эта безмерная, чистейшая редкость. О, всмотрись: это экстракт божественной Сущности, Душа небесносотканной Квинтэссенции, Пеаны [22] для Аполлона из смерти любящих Образуют изумительное Творение… Что за странное явление возникает из пепла Голубя И принимает такую форму (чей ослепительный блеск Превосходит сияние самого Аполлона)? — скажи, благородная Муза».22
Пеаны — песни, гимны Аполлону.
Марстон просит божественных покровителей поэзии помочь ему увидеть и воспеть это изумительное творение, которое, по определению поэта, «метафизично, ибо оно не Божество, не мужчина, не женщина, но элексир всех этих начал»! И поэт чувствует, как «его Муза обретает необыкновенные крылья».
Во втором стихотворении, озаглавленном «Описание этого Совершенства», Марстон называет это творение, это чудо безграничным Ens — так в схоластической философии обозначалась наивысшая, абстрактная форма Бытия. Было бы «дерзостью» отважиться точно определить такое творение: оно трансцендентно, хотя и осязаемо, и Муза поэта лишь пытается его восславить. Но и тогда поэту не хватает слов, не хватает поэтических средств. Это Совершенство выше всего, что можно себе представить; говоря о нём, нельзя впасть в преувеличение, никакая самая высокая хвала, никакие дифирамбы не будут гиперболичны; такому чуду ничто не способно польстить. И поэт замолкает: «Это всё, что может быть сказано». Интересно, что, говоря здесь об изумительном Совершенстве, Марстон употребляет глаголы в прошедшем времени.
В третьем стихотворении — 18-строчном «сонете», названном «К Совершенству», — Марстон подчёркивает контраст между испорченным миром и незапятнанной чистотой Совершенства. Убогость, бесформенность, все телесные и умственные недостатки, присущие другим творениям, полагает поэт, можно объяснить тем, что природа долго отбирала отовсюду всевозможные достоинства, чтобы украсить ими своё Совершенство, эту несравненную редкость.
Последнее, четвёртое стихотворение Марстона — «Гимн Совершенству». Поэт восклицает:
«О, как я могу назвать это Творение, Которое теперь достигло своей зрелости?»Эта строка тоже вызывает недоумение некоторых учёных. Мало того, что Марстон раньше говорил о появлении нового великолепного и совершенного во всех отношениях создания то в настоящем, то в прошедшем времени, теперь он прямо утверждает, что оно достигло своей зрелости, то есть появилось не сейчас, хотя страницей раньше поэт видел это Совершенство рождающимся из пепла Голубя. Можно посочувствовать добросовестным учёным: такая манера выражаться положительно может поставить в тупик. Чтобы выйти из этого тупика, стали искать чету, чей женский отпрыск к 1601 году достиг бы зрелости. От предупреждения Марстона, что речь идёт не о человеческом отпрыске, пытались отмахнуться ссылкой на причуды платонизма. Не получилось…
В последнем стихотворении поэт продолжает развивать мысль о недосягаемой высоте удивительного Совершенства, невозможности найти адекватные слова для его описания. Недостаточны даже такие эпитеты и сравнения, как «Небесное зеркало», «Чудо глубокой мудрости и размышлений», даже само выбранное поэтом слово «Совершенство» слишком слабо, к любому определению надо прибавлять превосходную степень — «наилучший», «наивысший».
Это Совершенство поучает саму добродетель, оно служит примером всему земному, оно само по себе есть Высшее Абсолютное Бытие. Марстон прибегает к таким гиперболам, которые иногда иначе как ошеломляющими не назовёшь. Но ведь сам поэт, предвидя недоумение читателей (в том числе и наше с вами), уже предупреждал, что, прославляя это Чудо, просто невозможно впасть в преувеличение…