Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса
Шрифт:
Это возникшее из пепла Голубя и Феникс Создание получило от них все дары благородных умов, устремлённых к добру, любви, красоте. И вклад Феникс нельзя отделить от того, что дал Созданию Голубь, — эти двое благодаря Природе стали одним. Что касается Природы, то ясно: речь идёт о Госпоже Природе, доставившей свою воспитанницу на этот остров, где служат Аполлону. Гораздо труднее постичь удивительнейшее и совершеннейшее Создание, на которое Честер несколько раз намекал и раньше и к которому он обращает свой восторженный
«Заключение» начинается с извинения в слабости авторского таланта для того, чтобы говорить о столь важных событиях, о столь редкостном предмете; но ведь случается, что «самую тяжёлую и ценную ношу доверяют тащить скромному ослу». После этого извинения Честер сообщает, что другой царственный Феникс поднялся из пламени, и это блестящее Создание будет долго удивлять мир. Честер выражает надежду, что «благородные умы» одобрят его старания, и опять подписывается: «Конец. Р.Ч.».
Песни Голубя и сонеты Шекспира
Дальше на 34 страницах читатель может ознакомиться с большим собранием стихотворений («кантос»), представленных как «созданные Пафосским Голубем для прекрасной Феникс»{8}. Такой подзаголовок, сам характер этих поэтических произведений, а также то обстоятельство, что Честер специально пометил их как чужие, цитируемые им, не позволяют рассматривать их в качестве простого продолжения честеровской поэмы. «Песни Голубя» по своей яркой поэтической образности, виртуозной поэтической технике превосходят не только произведение неизвестного в истории литературы Честера, но и таких выдающихся поэтов, участников сборника, как Чапмен, Джонсон, Марстон. Это целый каскад мастерских акростихов, удивительно близких по своим темам и образности шекспировским сонетам.
Первая группа акростихов названа «алфавитными» — она состоит из 24 стихотворений (на 7 страницах). Это семистишия с рифмой «ab abb сс», в которых первое слово каждой строки начинается с одной и той же буквы; стихотворения расположены в порядке английского алфавита — от А до Z. Вторая — и значительно большая по объёму — группа акростихов создавалась по другому принципу: начальные слова каждой строки, читаемые сверху вниз, образуют предложение, являющееся, в свою очередь, первой, ключевой строкой или даже несколькими строками стихотворения. Здесь, в зависимости от количества слов в ключевом предложении, мы встречаемся со всем разнообразием строфики — от шестистиший до четырнадцатистрочных стихотворений (сонет) — и рифмовки. Адекватный перевод этих акростихов на другой язык невозможен, поэтому для читателей, владеющих английским, мы приводим некоторые из них в первозданном виде.
«Песни Голубя» — труднейшие филигранные акростихи — давно привлекли к себе восхищённое (а подчас и озадаченное) внимание западных специалистов по английской поэзии. Поражает обилие шекспировских сравнений, метафор, отдельных слов и целых фраз, как будто сошедших на эти страницы из поэм и сонетов Уильяма Шекспира. Как и в сонетах Шекспира, здесь доминирует тема нежной любви-дружбы, определяющей, наряду с творчеством, смысл жизни поэта. Высшее счастье — любить и знать, что ты любим.
Прекрасная Феникс — «восхитительная комета», «её красота цветёт подобно розе». Любовь поэта к ней исполнена безмерной преданности, искренности, чистоты. Но их объединяет не страсть: их союз основан на духовном родстве, на радости «совместного служения Аполлону», чей огонь они бескорыстно поддерживают, веря в своё высокое предназначение.
«Я сам и всё моё всегда твоё» — эту фразу образуют первые слова строк одного акростиха. Несравненная Феникс — Муза поэта, вселяющая в него «дух древнего Гомера». Их творческий союз неразделим: «Мои строки являются и твоими», «Я буду исполнять мои сонеты на твоей арфе», «Обратись ко мне, и я отвечу песней, с которой никто не сравняется».
Но безоблачная радость и счастье — не удел нашего Голубя. Многие строки исполнены горечи и боли, несправедливой судьбой он обречён на страдание; с ним, как можно понять из другого акростиха, произошло какое-то несчастье, он тяжко болен. Неоднократно он просит у неё прощения за своё состояние, взывает к её сочувствию, помощи:
«Если у тебя есть сострадание, прояви его, Ведь сострадание — лучшее украшение женщины…» «Яви своё милосердие, о Феникс, Помоги страдающему в его болезни…» «Никакие лекарства, никакие пластыри Не затянут раны, которые убивают моё тело…» «Смерть преследует меня по пятам, Лишь твоя любовь не даёт ей остановить моё сердце».Неоднократное возвращение к этой теме, сам характер этих строк с их почти медицинской терминологией (болезнь, боли, лекарства, пластырь) оставляют мало сомнений в том, что речь идёт не только — и не столько — о душевных, любовных страданиях, томлении и жалобах, где значительную роль может играть поэтическая традиция и мода, но и о страданиях физических, придающих отношениям этой необыкновенной четы трагический, даже жертвенный характер.
Голубь передаёт Феникс свои знания, своё искусство. Но рядом с темой чистой, платонической любви, сострадания, преданности, поклонения Аполлону и музам неотступно следует тема тайны, секрета. Между Голубем и Феникс существует согласие не только о возвышенной чистоте их отношений и совместном служении искусствам, но и о тайне, которая должна их окружать, хотя читателю трудно понять, почему такие благородные отношения и занятия должны сохраняться в секрете.
«…Я буду твоим неизвестным Голубем». «…О, будь моим Фениксом, а я буду твоим Голубем, И мы будем любить друг друга в тайне от всех». «…О, не разглашай мою любовь, ты, вестник дня!» «…Свои чувства и занятия я скрою, Лишь эти строки могут открыть тайны моего сердца».Ещё первого исследователя честеровского сборника Александра Гросарта заставило серьёзно задуматься великое множество шекспировских мыслей, образов, метафор, эвфуистических изящнейших оборотов, сходство поэтической формы «Песен Голубя» и шекспировских поэм и сонетов. Некоторые учёные в нашем столетии в поисках объяснения этого феномена, отмечая, что о простых совпадениях здесь не приходится говорить, вынуждены предполагать, что Шекспир не только — по неизвестным причинам — дал в сборник свою поэму, но и мог принять участие в редактировании честеровского поэтического материала и при этом даже заново переписал какую-то его часть. Но что же связывает Шекспира с таинственным Голубем?
Особенно тщательный анализ «Песен Голубя» произвёл в своей книге «Обоюдное пламя» (1955 г.) крупнейший специалист по английской поэзии Д.У. Найт{9}. Специально перечисляя и анализируя «шекспировские места» в этих «Песнях» на 20 страницах своей книги, он то и дело замечает: «Очень близко к Шекспиру», «Всё напоминает здесь Шекспира» и, наконец, — «Это же чистый Шекспир!»
Можно отметить такую знаменитую метафору, как «этот беспощадный судебный пристав, смерть, производит арест без промедления» («Гамлет», V, 2), повторенную в сонете 74 («когда этот беспощадный арест без выкупа увлечёт меня прочь»); встречаем её («смерть -беспощадный арест») и у Голубя. «Карта печали» и «карта красоты» у Голубя напоминает о «карте дней» в сонете 68 и «карте чести» в «Ричарде II». Эвфуистический оборот «стыд пристыжен» находим не только у Голубя, но и в «Ромео и Джульетте» (II, 5), там же «мысли — герольды любви». Изящное выражение «sweet self» украшает не только 19-й алфавитный акростих Голубя, но и шекспировские сонеты 114 и 126. Список совпадений, причём уникальных, нигде больше в поэзии того времени не встречающихся, можно продолжить, и они не могут быть случайными или свидетельствовать о заимствовании — эти слова и выражения слишком органично вплетены в поэтическую ткань акростихов.