Игра по чужим правилам
Шрифт:
А ручей был совсем рядом, вот он. Но подходы были забраны прошлогодней поникшей травой, под которой пряталась холодная жижа.
Ира выкарабкалась на сухую тропинку, чувствуя, как неприятный озноб от пяток пошел вверх к коленям. Главное, как все знакомо – опять грязевые ванны.
Ладно, предположим, Земля круглая, но, черт возьми, чего она влипает во всякие несуразные истории? Может, уже хватит? Или в небесной канцелярии сегодня День шутника?
Она зашагала вверх, ближе к водопадику, потом передумала и вернулась назад. Сергей говорил,
Ну конечно, вот она, натоптанная тропа к воде. Стараясь не думать, что сегодняшний день слишком рьяно взялся доказывать ей, что жизнь не сахар, проверила берег. Среди засохшей гнутой травы виднелась выщерблинка. Здесь ходили. А зачем еще идти к реке, как не за водой? Под ногами слегка чавкало, но это было неважно. В рюкзаке ее ждали сапоги, сухие носки, сменные брюки. Это за водой она побежала, как и была – в кедах. Не сообразила, что надо переобуться. Времени не было, все так закрутилось. Оля еще эта голосила. Но теперь все будет хорошо.
Она настолько замечталась о своем грядущем благополучии, что в первую секунду не удивилась, когда нога в мокром кеде поехала по глинистой земле. Ира взмахнула котелком, плашмя падая на спину. Соскользнула по склону, затормозив ногами в ручье. Взбаламученная вода изошла недовольными пузырьками. В голове еще какое-то время крутились картинки глобального счастья – как она достает носки и сапоги, как переодевается, как ей становится тепло.
Вода была мокрая. Очень. Котелок, с силой врезавшись в землю, набрал грязи, немного сплющился и здорово отбил Ире руку.
Если бы не холод, Ира так и просидела бы вечность, готовая вот-вот разреветься от вселенской невезухи. Но ледяная вода заставила вспомнить о том, что сейчас не май месяц для купания в одежде. Ира попыталась подобрать ноги, отчего еще больше съехала вниз, чуть не оказавшись в ручье целиком.
– Что такое не везет и как с этим бороться, – пробормотала она. Хотелось плакать. И смеяться. Она фыркнула, осторожно подтягивая себя вверх. Под ладонями расходилась неприятная жижа, просачивалась между пальцами.
Она хохотнула. Брызнули слезы.
– Как это я удачно, – шептала, по сантиметру отползая от коварного края. Кеды скользили, их гладкая подошва, которая так помогала лазить по камням, на земле подвела. Лучше бы она их и правда забыла, как ей казалось всю ночь. В кроссовках падения не было бы.
Вода в ручье еще возмущенно бурлила, унося прочь взвесь, становясь чище. Из груди вырвался нервный всхлип, напомнив о бренности бытия и о легкости простуды в такую погоду. Ира отложила котелок и стала сдергивать с себя облепившие ноги штаны.
– Как это я, а? – говорила, чтобы не дать истерике распуститься в душе. – Вот ведь, а? Сейчас мы, сейчас… Испачкались как! Ничего, все исправим. Дома мы это в стиральную машину положим…
Представила, как вернется в лагерь. Ее пожалеют. На пару с Ольгой. Подумала и сама же себе покачала головой. Никто
Выжать, надеть, набрать воды и бегом обратно. Озноб давал о себе знать. Она торопилась. Мокрая джинса скользила в холодных ладонях. Встряхнула штаны, изучила пятно на попе. Из кармана торчал краешек записки.
Черт! Опять она ее не отдала.
Потянула, понимая, что слова скорее всего стали нечитаемы. Придется Нику все это Кате в устной форме передавать. Если подруга все-таки отлипнет от Валеры и соизволит его выслушать.
О том, что чужое читать нельзя, даже не подумала. Пальцы поголубели от холодной воды, ветер выдувал на коже обнаженных ног мурашки.
Листок был в линейку, буквы ярко проступали на посеревшей от воды бумаге.
«Катя, я тебя все равно люблю. Делай, что хочешь, только останься со мной. Наша осень непременно наступит».
А этот Никодим умел писать неплохие письма. Вдумчивые такие. Прямо романтик, а не терминатор. И вдруг болезненно кольнуло. Кривые угловатые строчки, стремящиеся к нижнему правому углу. Острое «т», упавшее «с», нечитаемое «м». Она уже видела эти буквы. Видела столько раз, что могла повторить с закрытыми глазами, как пишутся четыре знакомых слова: «Очень люблю. Скоро встретимся».
Ветер трепал промокший листик. Вот и доказала. Либо у Ника с Сашей похожие почерки, либо это писал один и тот же человек. Таких похожестей не бывает. Значит…
Очень люблю. Скоро встретимся.
Ту, первую, записку писал Никодим. Кате. Поэтому Сергеенко и достала ее из своего чемодана. Выбрала послание без обращения и отдала. То-то Катя так дергалась, когда Ира первый раз передавала от Никодима письмо, все боялась, что его прочитают. Прочитают и узнают почерк. А она благородную из себя разыгрывала, даже не пыталась заглянуть через плечо. С этой запиской Катя прокололась, забыла взять. Или ей стало все равно? Потому что они с Ником поссорились. Из-за чего? А что такого произошло за день до этого? Был праздник. Кате подарили бабочек. Ник ревнив, мог устроить сцену. Но про бабочек он не знал, и это не он на нее обиделся, а она на него… Погодите!
Ира похлопала себя по карманам, вспомнила, что мобильный остался в рюкзаке. Зачем с собой таскать технику, если может упасть и разбиться?
Кто еще в Катином окружении мог позвонить Ире от лица Саши и поздравить с днем рождения? Валера? Вряд ли, он не настолько заинтересован в Сергеенко, чтобы выполнять ее странные желания. Остается Полуэкт ибн Никифорович. Он позвонил, а потом Катя от него затребовала чего-то еще, в чем ей было отказано. Совесть замучила. И он тут же получил от любимой по носу, после чего примчался к ее дому извиняться. Стоял под окном, прощения вымаливал. А тут и виновница торжества пожаловала. То-то Катя накинулась с расспросами, что сказал Ник. А он ничего не успел сказать. Ира сама не стала его слушать.