Игра с мечтой
Шрифт:
Это были потрясающие две недели. По характеру я не такая заводная, как мама и сестра. Мы с папой в повседневной жизни больше похожи. Но он, в отличие от меня, весь моментально «обрастал» новыми друзьями и приятелями. Это унаследовала сестра. Тут, на море, он дал мне полную свободу, полностью полагаясь на мою разумность. И не ошибся.
Я не пользовалась тем, что рядом проживала масса иностранных студентов лагеря. Не пыталась завести знакомство с этими весёлыми уже взрослыми девушками и парнями, когда последние явно пытались обратить на себя моё внимание. Всего три-четыре раза за всё время отдыха я сходила на дискотеки и поучаствовала в буйном веселии иностранных студентов. Всё остальное время вечером я засыпала с книгой в руках.
Вставала я раньше папы и шла одна на море. Он приходил
Как-то мы играли в настольный теннис, как-то поехали в ближайший город и гуляли по набережной. Затем сидели в кафе после сакраментального папиного вопроса: «Ну, что хочешь? Иди и выбери пирожные себе и мне». Он знал, что я сладкоежка. А вечером – опять вместе шли на море.
Почти ночью я гуляла по территории, наслаждаясь трелями цикад и ароматом южной растительности. И опять, где был и что делал папа, меня не занимало. Я наслаждалась предоставленной мне свободой, так как люблю побыть одна.
В это уютное место мы ездили и на следующий год.
А в городе всё продолжилось по-прежнему: папа посещал родительские собрания в моём классе. Хотя я уже выросла, наша традиция по выходным вдвоём ходить за покупками на рынок, осталась. Да и погулять вдвоём по центру в выходные мы могли. И к друзьям своим, а не общим с мамой, он меня с собой брал.
Но к этому времени я уже чуть прозрела и стала понимать, что, хотя для меня он – любимый папа, но в отношении мамы его любовь какая-то неполноценная что ли. Мне нравилось, что в моей семье не было сцен и разборок между родителями, но маму одну в слезах я иногда видела. Она не закатывала истерик, но из разговоров родителей я понимала, что она просит папу о помощи в семье, что ей трудно одной вести хозяйство. Работали они одинаково много, денег зарабатывали примерно одинаково, но придя домой, мама ещё готовила, стирала, шила нам и себе, потому что в магазинах сложно было купить что-то красивое. То есть и после работы, и на выходных она мало отдыхала. Папа же любил после работы зайти к кому-то из бесчисленных знакомых, а в выходные ситуация повторялась. Естественно, что у знакомых не обходилось без выпивки. Так папа расслаблялся.
Мы с сестрой рано начали помогать маме убирать квартиру, рано научились готовить. Но сама мысль, что муж развлекается, а у неё нет лишней минутки отдыха, была обидной.
Ситуация в нашей семье меня заставляла задуматься о будущей модели собственной семьи. Особенно когда я видела, какой заботой и вниманием окружают некоторые из друзей и соседей своих жён и детей. Я думала, что хочу в будущем именно так. Я видела, как мужья варят варенье, гладят бельё, возят на машинах своих жён, чтобы они не толкались в общественном транспорте, и другие знаки заботы с их стороны.
В моей семье этого не наблюдалось. Я видела, что мамин вклад в нашу семью несоизмеримо больше, чем папин. И, несмотря на то, что мне нравилось видеть, как увлеченно они иногда после работы, дома, обсуждают истории болезней и лечения пациентов, как обсуждают прочитанные книги, хотя мама читала, безусловно, больше, я решила, что в моей семье будет другая модель.
Особенно хорошо я поняла, что чувствует мама, когда она уехала на три месяца для повышения врачебной квалификации в Ленинград. [6] Сестра училась в университете, и мы остались с папой вдвоём. Я в тот момент уже училась в девятом классе, многое умела по хозяйству, и мама не переживала. Думаю, что в это время она, как раз отдыхала больше, чем дома. Она писала письма, телефона у нас не было, и из писем мы узнавали, что она ходит в театры на спектакли со знаменитыми актерами, которых мы видели только по телевизору. Посещает музеи и концерты. Конечно, она всегда помнила о нас, и мы получали посылки с модными вещами, которые в северной столице легче
6
Ленинград – со дня основания город назывался Санкт-Петербург. Но уже в 20 веке, после начала I Мировой войны его переименовали в Петроград.После смерти Ленина, 26 января 1924 года переименован в Ленинград. 6 сентября 1991 года городу было возвращено его историческое название – Санкт-Петербург. http://ru.wikipedia.nom.si/wiki
А у меня дома всё было наоборот. Я всё успевала: ходила в школу, следила за порядком, готовила. Периодически приезжала с другого конца города бабушка, мамина мама. Та самая, что когда-то спасла меня от одиночества в больнице. Она варила супы-борщи, стирала и гладила крупные вещи и уходила, так как продолжала работать и после пенсии. Всё остальное делала я, и это было не в тягость. Уже тогда я очень умело распоряжалась всем своим временем.
Абсолютно выбивало из нормального течения дел другое.
Папа, воспользовавшись маминым отсутствием и довольно пустой квартирой (четыре комнаты на нас двоих), полюбил приглашать в гости своих друзей. Не тех, которые были общими знакомыми всей семьи. Нет, – тех, кого не очень жаждала видеть мама. Они вели мужские длинные разговоры, выпивали, закусывали, часто это продолжалось, когда я уже ложилась спать. Меня раздражало, что наутро я могла застать прокуренный зал (так тогда называли гостиную), неубранный стол с остатками еды, питья и окурками. Для меня это означало, что по приходу из школы надо лишний раз сходить в магазин, купить продукты для опустошенного холодильника. Надо лишний раз убрать в комнате, помыть посуду. Я терпеть не могла запах прокуренной комнаты и подкисшей еды, но перед школой не успевала всё привести в норму, а значит, разбирала стол, выбрасывала мусор, проветривала комнату и выносила ведро только после школы. К тому же, ночные разговоры иногда были слишком громкими или слишком громко звучал телевизор, и всё это мешало мне спать. Сам папа имел какой-то несвежий вид и, хотя не курил, друзья прокуривали его так, что он тоже стойко пах сигаретным дымом. Я ничего ему не говорила, но выводы делала однозначные, и маму поняла на все сто процентов.
Вот так бывает, что проведенные наедине с отцом три месяца, меняют многое в голове и потом оказывают значительное влияние на будущую жизнь. По крайней мере, у меня это вышло именно так.
Это не означает совсем, что наступил конец моей любви к папе. Будет ещё впереди вальс на выпускном вечере, когда мы с ним были единственной вальсирующей парой, и я гордилась тем, как элегантно он меня вёл. Мы отработали накануне все пируэты дома, и благодаря его балетному прошлому (он занимался балетом в свои студенческие годы), папа легко обучил меня, и сам восстановил былую лёгкость и чёткость. Будут его наезды в Москву, когда он, видя мою скромную жизнь студентки, просчитывающей все расходы до копейки (тогда копейки ещё считали), каждый раз приглашал меня в ресторан. Будет наш вальс на моей свадьбе – когда отец начинает танец и затем передает дочь в руки будущего мужа. Одним словом, ещё не раз я прочувствую, как здорово иметь отца, который тебя любит и ценит.
И всё же именно со времени нашего проживания с ним вдвоём, я пойму, как важна любовь не сама по себе, а именно её зрелое проявление по отношению к тому, кого любишь. Мама этого не нашла в папе. Я, сделав необходимые выводы, стану искать такую зрелость в своём будущем спутнике жизни.
Папа умрёт рано. Мне не будет ещё и тридцати. Это случится осенью. Ноябрь был промозглый, холодный, земля уже успела подмерзнуть. На его похоронах присутствовали больше трёхсот человек. Все, как один повторяли фразу: «Доктор с золотым сердцем. Нет больше такого врача, который уделял бы нам столько внимания». А мы, его три самые близкие женщины – мама и я с сестрой, будем стоять, объединенные мыслью о том, что о своих больных он, действительно, заботился куда больше, чем о нас. Впрочем, когда первые комья мёрзлой земли полетели вниз и с глухим стуком упали на крышку гроба, меня прорвало. Слёзы я роняла молча, но сердце рыдало от горя.