Игра с огнем (сборник)

Герритсен Тесс

– На нем нужно заменить волос, – сказала девушка.

Он посмотрел на виолончельный смычок, который она положила на прилавок. На колодке висели клочья конского волоса.

– Конечно, буду рад сделать его. Когда он тебе нужен?

– Не спеши. У меня есть другой смычок – могу им пока попользоваться.

– На следующей неделе устроит?

– Отлично.

– Тогда ты сможешь забрать его в среду.

– Спасибо.

Она помедлила немного в поисках слов. Потом, беспомощно вздохнув, двинулась к двери. Но там остановилась и повернулась к нему:

– И больше нам нечего сказать друг другу? Только «Можешь забрать в среду. Спасибо»?

– Ты

прекрасно выглядишь, Лаура, – тихо произнес Лоренцо.

Он не погрешил против правды: она стала еще красивее, чем в дни их встреч. Прошедшие пять лет словно отполировали ее волосы и лицо, сохранив семнадцатилетнюю девушку, которую он когда-то знал. В полумраке мастерской она словно светилась внутренним светом.

– Почему бы тебе не зайти к нам? – спросила она.

Он оглянулся и виновато пожал плечами:

– Отцу здесь нужны мои руки. И потом, я преподаю – у меня теперь десять учеников.

– Я отправила тебе кучу приглашений, Лоренцо. Ты ни разу не пришел. Даже на мой день рождения.

– Я посылал открытки с извинениями.

– И все они такие вежливые. Мог бы прийти сам и извиниться. Или просто заглянуть поздороваться.

– Ты ходишь на занятия в Ка-Фоскари. У тебя теперь новые друзья.

– И что, я не могу общаться со старыми?

Он разглядывал ее смычок, колодку со щетинкой волос. Он помнил, как энергично ударяла она смычком по струнам виолончели. Осторожные прикосновения не для нее. Такие виолончелисты, как Лаура, быстро рвут струны и изнашивают конский волос. За страсть приходится платить.

– В тот вечер на конкурсе все для нас изменилось, – сказал он.

– Нет, ничего не изменилось.

– Для тебя – да. – Ее забывчивость вдруг разозлила его, и он посмотрел ей прямо в глаза. – Для меня и для моей семьи изменилось все. Но не для тебя. Тебе позволено учиться в Ка-Фоскари. У тебя новые друзья, модная стрижка. Твоя жизнь продолжается, счастливая и идеальная. А моя? – Он оглядел мастерскую и горько усмехнулся. – Я тут как в тюрьме. Неужели ты думаешь, я работаю здесь, потому что мне нравится?

– Лоренцо, – пробормотала она, – я тебе так сочувствую.

– Приходи за смычком в среду. Он будет готов.

– Я же не слепая. Вижу, что происходит.

– Тогда ты должна знать, почему я держусь подальше от тебя.

– Ты прячешься? Засунул голову в песок и прячешься, чтобы не попасть в переделку? – Она наклонилась над прилавком, словно бросая ему вызов. – Настало время быть храбрым. Я хочу быть рядом с тобой. Как бы ни развивались события, я хочу…

Она замолчала, услышав звон дверного колокольчика. Вошла посетительница, тонкогубая женщина, которая коротко кивнула им, потом принялась медленно обходить мастерскую, разглядывая скрипки и альты, висящие на стенах. Лоренцо никогда не видел эту женщину прежде, и ее неожиданное появление встревожило его. Мастерская его отца существовала благодаря небольшой группе преданных клиентов. Новые почти никогда не приходили сюда, предпочитали скрипичную мастерскую, расположенную чуть дальше по улице, где в витрине навязчиво красовались слова «Negozio ariano» – «Арийская мастерская».

Лаура, казалось, разделяла его тревогу. Избегая встречаться с женщиной взглядом, она быстро отвернулась и принялась рыться в сумочке.

– Чем могу вам помочь, синьора? – спросил Лоренцо у женщины.

– Вы владелец мастерской?

– Владелец – мой отец. Я ему помогаю.

– А где ваш отец?

– Ушел домой пообедать. Но он скоро вернется. Могу я быть вам чем-то полезен?

– Нет, ничем. – Женщина оглядела инструменты,

и ее верхняя губа искривилась в отвращении. – Я просто понять не могу, как кому-то приходит в голову поддерживать такой бизнес.

– Почему бы вам не спросить у музыкантов? – вспыхнула Лаура. – Поскольку сами вы не из их числа, я полагаю.

Женщина посмотрела на нее:

– Что вы имеете в виду?

– Лучшие скрипки в Венеции изготавливают здесь.

– Вы ведь дочь профессора Бальбони? – прищурилась женщина. – В прошлом месяце я видела ваше выступление в «Ла Фениче» [11] . Ваш квартет играл превосходно.

– Я им передам, – холодно сказала Лаура, потом посмотрела на Лоренцо. – Я приду за смычком в среду.

11

«Ла Фениче» («Феникс») – оперный театр в Венеции.

– Синьорина Бальбони? – окликнула женщина Лауру, когда та открыла дверь. – Очень вам рекомендую зайти в мастерскую синьора Ландра – это чуть дальше по улице. Он делает превосходные инструменты.

Она не просто советовала – в голосе слышалась темная нотка предостережения.

Лаура одарила ее взглядом жестким, точно алмаз, но ничего не сказала. Она вышла, с силой хлопнув дверью, отчего колокольчик резко звякнул.

Женщина последовала за ней.

Лоренцо не слышал, о чем они говорили, но в окно видел, что женщина остановила Лауру на улице. Видел, как Лаура презрительно тряхнула головой и быстро зашагала прочь.

«Как же мне не хватало тебя, – подумал он. – Пять лет спустя мы снова поговорили, только для того, чтобы наш разговор закончился на такой горькой ноте».

Он поднял смычок Лауры с прилавка и только теперь увидел сложенный клочок бумаги, подсунутый под колодку. Раньше там ничего не было. Вероятно, она подложила его, пока он разговаривал с женщиной. Он развернул бумажку и прочел, что написала Лаура:

«Сегодня вечером у меня дома. Никому не говори».

Как она и велела, Лоренцо никому не сказал. Он ничего не сказал, когда отец вернулся после обеда, ни словом не обмолвился вечером, когда его семья собралась за столом на ужин из хлеба и рыбного супа – еды, состряпанной из отбросов, принесенных Марко, который работал на рынке грузчиком. Марко повезло – он устроился на эту тяжелую и грязную работу, потому что торговцы рыбой плевать хотели на законы, запрещающие брать евреев. По всей Италии тысячи нанимателей вроде торговцев рыбой продолжали вести дела как обычно, не обращая внимания на новые законы, и были готовы платить молодым людям пачками лир за день тяжелой работы. Пять лет назад будущее представлялось Марко совсем иным, он мечтал о карьере дипломата, а теперь сидел ссутулившийся и усталый за столом, от него пахло потом и въевшимся навсегда запахом рыбы. Даже пылкий Марко смирился с поражением.

Годы согнули и папу. Число клиентов Бруно сократилось до нескольких человек в неделю, и никто из них не покупал новых скрипок. Брали теперь только самое необходимое – канифоль и струны, это не окупало содержания мастерской, но шесть дней в неделю Бруно садился за верстак, резал, шлифовал, лакировал очередной отличный инструмент, который не мог продать. А что он будет делать, когда его всё уменьшающиеся запасы кленовой и еловой древесины иссякнут? Сидеть в мастерской месяц за месяцем, год за годом, пока не иссохнет и не превратится в прах?