Игра с огнем (сборник)

Герритсен Тесс

Вэл быстро берет девочку за руку:

– Лили, поедем-ка со мной, поживешь у меня пару дней. А то мне самой помидоры не снять. Папочка с мамочкой не буду возражать, если я тебя украду?

Роб устало кивает:

– Думаю, мысль хорошая. Спасибо, Вэл.

– Лили, пойдем наверх, соберем твои вещички. Скажи, что ты хочешь взять с собой?

– Ослика. Я хочу ослика.

– Ну конечно же, мы возьмем ослика. А еще какие игрушки? А как насчет спагетти на ужин?

Вэл уводит Лили наверх, а мы с Робом остаемся внизу. Я боюсь посмотреть на него, боюсь прочесть на его

лице, что он обо мне думает.

– Джулия, – вздыхает он, – давай-ка присядем.

Он берет меня под руку и ведет в гостиную.

– Мой треклятый телефон сломался, – гну свое я.

– Я разберусь с ним позднее. Починю.

В нашей семье у Роба именно такая роль. Мастера. Он открывает капот, проверяет провода, находит решение для любой проблемы. А теперь сажает меня на диван, а сам садится в кресло напротив.

– Слушай, я знаю, у тебя трудные времена. Ты худеешь. Плохо спишь.

– Я не сплю, потому что у меня все еще побаливает спина. Ты хотел, чтобы я перестала принимать викодин, и я перестала.

– Детка, мы с Вэл считаем, тебе нужно у кого-нибудь проконсультироваться. Пожалуйста, не думай, речь не идет о психотерапии. Просто проконсультируйся у доктора Роуз.

– Доктор Роуз – психиатр, о котором ты говорил?

– Ее очень рекомендуют. Я проверил ее квалификацию. Посмотрел места работы, ее врачебный рейтинг.

Конечно же, он все проверил!

– Я думаю, она тебе очень поможет. Она поможет всей нашей семье. Вернет нас к отношениям, которыми мы наслаждались, пока не началась эта история.

– Роб! – кричит Вэл сверху. – Где взять чемодан для вещей Лили?

– Уже несу, – отвечает Роб. Он гладит меня по руке: – Я сейчас вернусь, – и идет наверх искать чемодан.

Я слышу, как он шурует в нашей спальне, потом – стук колесиков по деревянному полу. Смотрю в окно гостиной – оно выходит на запад. Только теперь я понимаю, как низко стоит в небе солнце – в три часа дня оно гораздо выше. Неудивительно, что спина у меня снова болит: я уже забыла, когда в последний раз принимала тайленол.

Я иду в туалет внизу, открываю аптечку, вытряхиваю из пузырька три капсулы повышенной дозировки. Закрываю дверцу шкафчика и вздрагиваю, увидев собственное отражение в зеркале: волосы нечесаны, глаза опухшие, кожа блеклая. Я плещу холодную воду в лицо, провожу пятерней по волосам, но вид мой ничуть не улучшается. Я превратилась в призрак самой себя. Вот она – темная сторона материнства, о которой никто не предупреждает, та его часть, где не только объятия и поцелуи. Никто не говорит, что ребенок, которого ты выносила в своем чреве, ребенок, от которого ты ждала одной только любви, словно маленький паразит, начнет грызть твою душу. Я смотрю на себя и думаю: скоро от меня ничего не останется.

Я появляюсь из туалета – Вэл и Роб уже внизу, за углом. Они говорят так тихо, я их почти не слышу, а потому подхожу поближе.

– Камилла была ровесницей сегодняшней Джулии. Вероятно, это важная деталь.

– Джулия ничуть на нее не похожа, – говорит Вэл.

– Но гены-то те же. История душевных болезней ее семьи.

– Поверь мне, сейчас ситуация совершенно иная. Камилла была хладнокровным

психопатом, эгоистичным, умным, умелым манипулятором. Но не сумасшедшей.

Они говорят о моей матери. О моей мертвой матери, убийце своего ребенка. Я жадно вслушиваюсь в каждое слово, но сердце мое бьется очень сильно, даже грозит заглушить их голоса.

– Все психиатры, которые ее видели, пришли к единому мнению, – замечает Роб. – Они говорят, у нее случился психический срыв, она потеряла всякую связь с реальностью. Такие вещи передаются по наследству.

– Она их обвела вокруг пальца, обдурила всех до единого. Она была не психопаткой, а воплощением зла.

– Мамочка, возьми меня на ручки! На ручки!

Я поворачиваюсь и вижу Лили прямо перед собой. Моя дочь выдала меня. Она смотрит на меня совершенно невинными глазами, тут из-за угла выходят Вэл и Роб – и вот она я перед ними.

– А, вот ты где! – говорит Вэл как можно небрежнее, но у нее плохо получается. – Мы с Лили как раз собираемся уезжать. Ни о чем не беспокойся.

Лили цепляется за меня в прощальном объятии, и я чувствую на себе взгляд Роба – он следит, не сделаю ли я чего-нибудь, угрожающего дочери. Я знаю, его это беспокоит, недаром он вспомнил имя моей матери – имя, которое никогда не произносили в моем присутствии. Пока он не сказал, мне и в голову не приходило, что я сейчас ровесница матери в то время, когда она совершила самый непростительный грех, какой только может совершить мать. И теперь я спрашиваю себя, не обитают ли во мне унаследованные от нее тараканы.

Не то ли самое чувствовала она в дни перед убийством моего брата? Смотрела на своего ребенка и видела ответный взгляд монстра.

Лоренцо

12

Декабрь 1943 года

Из задней комнаты в скрипичной мастерской отца Лоренцо услышал звон дверного колокольчика и крикнул:

– Подождите, пожалуйста, минуту. Я сейчас.

Никто не ответил.

Лоренцо только-только нанес клей и теперь прилаживал верхнюю деку скрипки к обечайкам – ответственный этап, не допускающий спешки, и он аккуратно затянул зажим, убедился, что углы ровные. Появившись наконец из задней комнаты, он увидел клиента – тот присел перед выставочным стендом со смычками для виолончелей и скрипок. Над прилавком виднелась только верхушка шляпы.

– Чем могу служить? – спросил он.

Она поднялась и улыбнулась ему:

– Лоренцо.

В последний раз они разговаривали пять лет назад. Он несколько раз мельком видел ее на улице, но всегда издалека и ни разу к ней не подходил. А теперь он и Лаура Бальбони стояли лицом к лицу, и разделял их только выставочный стенд – у Лоренцо слова застряли в горле. Ее волосы были теперь коротко подстрижены по последней моде среди студентов Ка-Фоскари. Лицо потеряло девичью округлость, и скулы выступали сильнее, челюсть приобрела более четкие очертания. Смотрела она, как и всегда, прямым взглядом, таким прямым, что Лоренцо как к месту пригвоздило: стоял не двигаясь и дар речи потерял.