Игра судьбы

Сент-Клэр Скарлетт

Он подошел и наклонился к ней.

— Проснись, моя дорогая.

Когда она пошевелилась, он снова опустился на колени рядом с ней, с облегчением увидев, что ее глаза были ясными и яркими.

— Прости.

Ее голос был приглушенным шепотом, и от него по телу пробежала дрожь.

— Не извиняйся.

Он должен извиняться. Он намеревался рассказать ей об опасностях Подземного мира во время их сегодняшней экскурсии, но у него не было возможности.

Он начал протирать ее плечо, наполняя влажную ткань

своей магией, чтобы она чувствовала меньше боли.

— Я могу сама, — предложила она и начала подниматься, но Аид удержал ее на месте.

— Позволь мне.

Он хотел этого — позаботиться о ней, исцелить ее, убедиться, что она здорова. Он не мог объяснить почему, но та его часть, которая желала этого, была первобытной.

Она кивнула, и он продолжил свою работу. Через мгновение она спросила сонным голосом:

— Почему в твоей реке плавают мертвецы?

Тень улыбки тронула его губы.

— Это души, которые не были похоронены вместе с монетами.

Он почувствовал на себе ее пристальный взгляд, когда она в ужасе спросила:

— Ты все ещё этим занимаешься?

Его улыбка стала шире.

— Нет. Эти мертвецы — древние.

— И что они делают? Кроме того, что топят живых.

— Это все, что они делают.

Их жизнь в Стиксе изначально была наказанием, местом, куда души были приговорены за то, что у них не было денег, чтобы пересечь реку. Монета была знаком того, что душа была должным образом похоронена, а в те времена у Аида не было времени на души, о которых не заботились в Верхнем мире.

Это было болезненное воспоминание, которое он давно решил исправить. Он приказал Судьям оценить их всех, и тем, кто заслуживал отсрочки, давали воду из Леты и отправляли в Элизиум или Асфодель. Те, кто должен был быть отправлен в Тартар, остались в бездне.

Аид не был уверен, что Персефона думает о его объяснении, но после этого она замолчала, и он был рад. Ее вопросы всколыхнули воспоминания, которые он предпочел навсегда изолировать в глубине своего сознания.

Это был второй раз, когда ее присутствие вскрыло что-то болезненное из его прошлого. Будет ли это обычным явлением? Была ли это форма пытки Судьбы?

Как только он закончил промывать ее рану, он сосредоточился на заживлении. Это заняло больше времени, чем ушибы на ребрах, так как ему пришлось лечить сухожилия, мышцы и кожу, но как только он закончил, не было никаких признаков того, что она пострадала. Он с облегчением вздохнул, а затем приложил палец к ее подбородку, чтобы она посмотрела на него, отчасти для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, а также потому, что хотел увидеть выражение ее лица.

— Переоденься, — посоветовал он.

— Мне… не во что переодеться.

— У меня кое-что есть, — сказал он и помог ей подняться на ноги. Он не знал, почувствовала ли она головокружение, но предпочел крепко

держать ее за руку на случай, если это изменится. Плюс, ему нравилось чувствовать ее тепло. Это напомнило ему, что она была настоящей.

Он направил ее за ширму для переодевания и вручил ей чёрный атласный халат, отметив удивление на ее лице, когда она увидела, что держит в руках.

Она выгнула бровь.

— Я предполагаю, что это не твое?

— Подземный мир подготовлен для самых разных гостей, — ответил он. Это была правда, но он также не мог вспомнить, кому принадлежал этот халат.

— Спасибо.

Ее ответ был кратким.

— Но я не думаю, что хочу носить то, что носила одна из твоих любовниц.

Ее комментарий мог бы показаться забавным, но вместо этого он обнаружил, что был разочарован ее гневом. Будет ли он сталкиваться с этим каждый раз, когда они обсуждают прошлую любовь? Если это так, то разговор очень быстро устареет.

— Либо это, либо вообще ничего, Персефона.

Ее рот приоткрылся.

— Ты не станешь.

Он прищурил глаза, и трепет пронзил его от этого вызова.

— Что? Раздевать тебя? С радостью и с гораздо большим энтузиазмом, чем вы думаете, миледи.

Она использовала всю оставшуюся энергию, чтобы впиться в него взглядом, прежде чем ее плечи опустились.

— Хорошо.

Пока она переодевалась, Аид налил себе стакан виски, успев сделать глоток, прежде чем она вышла из-за перегородки. Он чуть не поперхнулся своим напитком. Он думал, что серебряное платье, которое было на ней, оставляло мало места для воображения, но он ошибался. Халат подчеркивал ее тонкую талию, изгибы бедер и стройные ноги. Давать ей этот лоскут ткани было ошибкой, подумал он, подходя и хватая ее мокрое платье, вешая его на ширму.

— Что теперь? — спросила она.

На мгновение он задумался, может ли она почувствовать его греховные мысли.

— Отдохни.

Он поднял ее на руки, ожидая, что она будет протестовать, но почувствовал облегчение, когда она этого не сделала. Он не смог бы объяснить, зачем ему нужна эта близость, сам до конца этого не понимал, он просто хотел прикоснуться к ней, знать, что она полна жизни и тепла.

Он опустил ее на кровать и укрыл одеялом. Она выглядела бледной и хрупкой, затерянной в море черного шелка.

— Спасибо, — тихо сказала она, глядя на него из-под тяжелых век. Она нахмурилась и дотронулась пальцем до промежутка между его бровями, провела по его щеке, заканчивая уголком губ. — Ты сердишься.

Ему потребовалось все, что было в нем, чтобы остаться там, где он был, не наклониться навстречу ее прикосновениям, не прижаться губами к ее губам. Если бы он поцеловал ее, то не остановился бы.

Через мгновение ее рука упала, и она закрыла глаза.

— Персефона, — сказала она.

— Что?