Игра света
Шрифт:
Наконец он кашлянул, напугав меня, и прошептал что-то типа «Иисус».
— Я и понятия не имел, что ты так хороша в этом, Сара.
Наблюдая за ним в этой темноте, я видела, что он расстроился из-за рисунка, но, возможно, он расстроился из-за того, что у него появился десятилетний ребенок-сталкер.
Пока он потирал руки о бедра, его взгляд метался между мной и страницей с рисунком. Было похоже на то, что он не был уверен, что еще сказать, а молчание становилось неловким.
Я сглотнула слюну, избавляясь от сухости во рту, и решила, что должна первой начать
— Рисование — это то, чем я люблю заниматься. — Его взгляд встретился с моим. Я почувствовала небольшое потрясение от его сосредоточенного внимания. — У тебя есть что-то, чем ты любишь заниматься?
После еще одной небольшой паузы, когда он просто смотрел на меня, он облизал губу и отвел взгляд.
— Музыка, — сказал он тихо.
Это привлекло мое внимание.
— Правда? Ты играешь на каком-то инструменте?
Кивнув, он ответил:
— На гитаре и немного на пианино. А также немного пою.
— Правда? — спросила я снова, довольная, что у него была страсть к чему-то такому, как музыка. Он был творческим человеком, прям как я.
— Да, Сара. — Он ухмыльнулся от моей реакции. — Правда.
— Сыграешь мне что-нибудь?
Он громко рассмеялся, мягко, но счастливо, и я обрадовалась, что в его глазах тоже светился смех.
— Конечно, — сказал он.
Уставившись на него, обладая этой блестящей информацией, я спросила:
— Это «конечно» означает, что ты на самом деле сыграешь мне что-нибудь, или это «конечно» означает «если я соглашусь, тогда она, возможно, оставит меня в покое и забудет об этом»?
Повернувшись ко мне с удивленной улыбкой, он сказал:
— Я на самом деле сыграю тебе что-нибудь.
Улыбнувшись в ответ, я постаралась не показывать ему, как разыгралось мое воображение, пока я раздумывала над тем, как мог звучать его голос во время пения и какая музыка ему могла нравиться. Потому что он знал песню «Sara Smile». Наверно, он знал много разных песен.
— А ты всегда можешь поговорить со мной, — предложила я в надежде, что мы снова будем общаться. — Если захочешь, я имею в виду. Неважно, о чем, о чем сам захочешь. Я никогда никому не расскажу, о чем ты мне скажешь.
Его улыбка исчезла, а темные глаза прищурились. Я закрыла рот и поняла, что снова это сделала, сказала ему о том, что следовало держать при себе. Каким-то образом слова вырвались наружу, и если бы я хоть на секунду остановилась, прежде чем мои мысли вырвались на свободу, я бы поняла, что это были именно те неправильные слова, которые мне не стоило говорить ему.
— Извини, — промямлила я. — Я не имела в виду… Ты не обязан говорить со мной. С чего бы тебе разговаривать со мной? Это было глупо. Не знаю, почему сказала это. — Слишком поздно. Я отвернулась и сжала губы, зная, что сказав что-то еще, сделала бы все только хуже.
Какое-то время, пока я переживала, как он отреагирует, он молчал.
— Сара. — Его палец потер мою руку. Я подняла взгляд и увидела, что он все еще наблюдал за мной. — Мы оба знаем, почему ты это сказала. Мы оба видели твой рисунок.
Мои глаза расширились от ужаса, потому что он все понял. Он знал, что я видела, когда смотрела на него, и ему это не нравилось.
— Я знал, что это будешь ты, — сказал он. — Я знал, что именно от тебя мне следует держаться подальше.
Услышав
Он сидел, свесив руки между согнутых коленей.
Мои глаза наполнились непролитыми слезами. Такое я даже не могла себе представить. Он сохранял между нами дистанцию специально. Что он имел в виду, говоря, что я была той, от которой ему следовало держаться подальше? Потому что я слишком многое замечала?
— Могу я оставить себе этот рисунок? — спросил он.
Я уставилась на него, прижимая рисунок к груди. Зачем он ему нужен? Этот портрет мог стать моей лучшей работой из когда-либо нарисованных. Но также он показывал что-то о самом Спенсере, то, чего он не хотел бы показывать никому. Именно поэтому он и хотел его забрать. Это относилось к одному из его секретов, и было такое чувство, что этот рисунок вдруг стал принадлежать ему по праву.
Я аккуратно вырвала лист из альбома и вложила в его протянутую руку. Отодвинувшись от меня, он начал складывать его, сначала пополам, а потом еще раз. Я чуть не всхлипнула от того, что складки могли испортить рисунок, пока бумага становилась все меньше и меньше, пока, наконец, совсем не исчезла в его ладони.
Наклонившись к водосточной трубе, он повернулся лицом ко мне.
— Ты не обязана прислушиваться ко мне в том, что тебе не стоит сидеть тут в одиночестве, но если ты продолжишь это делать, мне придется продолжать следить за тобой. Ты не спишь, я не сплю, и я буду наблюдать за тобой все время, каждый раз. Не забывай об этом.
У меня отвисла челюсть. Он что, пытался заставить меня почувствовать вину или запугать меня, или хотел, чтобы я чувствовала себя настолько неловко, зная, что он наблюдает за мной, что перестала бы выбираться сюда? В этот момент я дала себе слово, что буду выбираться сюда каждую ночь только для того, чтобы показать ему, что у него нет никакого права указывать, что мне делать. Но моя храбрость не проявила себя ни на следующую ночь, ни в ночь после той. У Спенсера было много своих проблем, смерть родителей, а, может, даже что-то и посерьезней. Я не могла лишать его и сна.
В конечном итоге, я больше никогда не сидела на своей крыше.
Глава 8
Не бойтесь
(Прим: «Не бойтесь» — работа художника Джесси Уилкокс-Смит.
Родилась в 1863 году. Ее иллюстрации украсили более 40 детских книг
и сотни журнальных статей и обложек)
По дороге в школу на следующий день произошло кое-что необычное. Когда Спенсер сказал мне «привет», его пустой взгляд на мгновенье потеплел. Сначала я решила, что придумала это. После прошлой ночи я была вся на нервах в ожидании встречи с ним и подумала, что мой разум просто разыграл меня. Но он сделал так снова, когда в конце учебного дня заметил меня. Его глаза немного посветлели, когда остановились на мне. Было похоже на то, что между нами произошло негласное понимание. Он знал, что я знала кое-что, но также он понимал, что мог доверять мне в этом.