Игра теней
Шрифт:
— Не знаю, что и сказать тебе, Машка, — тихо начала Дубровина, поправляя сползающий с плеч белый халат. — Теперь все зависит от Сергея.
— Ты права, — Марина всхлипнула и по-детски заплакала, уткнувшись в подушку. Она свернулась клубочком и стала похожа на маленькую девочку, которая боится рассказать правду о своем некрасивом поступке. Она страшится наказания и не находит утешения в слезах. А они все бегут, и это спасение, потому что в такие минуты хотя бы говорить ничего не нужно.
— Что за сырость? Привет всем.
Голос Незванова раздался неожиданно. Даша вскочила, чувствуя, как лицо ее краснеет. Она знала, что всегда выглядит ужасно с этими красными пятнами, разбросанными по щекам, шее. Но Сергей приветливо смотрел то на нее, то на вытирающую глаза Марину. Судя по всему, он не разговаривал с врачом.
— Привет, Сережа, —
— Как дела, Дашуня? — он участливо посмотрел на нее. Казалось, его сейчас больше беспокоит ее состояние, нежели Маринкино. Он всегда все делал от души.
— Нормально, — поглядывая на Марину, улыбнулась Даша. Она знала, что у нее дрожат уголки рта и это тоже выдает волнение.
— Ты что вскочила? Я помешал?
— Нет, что ты. Я уже собиралась идти, — солгала Даша. Наконец она положила кулек на тумбочку и сказала Марине: — Я зайду завтра во второй половине дня.
— Спасибо, Даш, — Марина протянула руку и почувствовала, как горячая ладонь приняла ее ледяные пальцы. Потом Дубровина наклонилась и поцеловала ее в соленую щеку. — Спасибо, Дашенька.
— До завтра.
Дубровина вышла из палаты, стараясь не стучать каблуками своих зимних сапог. Она бросила быстрый взгляд на занявшего ее место Сергея и мысленно попросила Всевышнего послать ему понимания, мудрости и всепрощения. Она плотно прикрыла за собой дверь и на мгновение застыла, не решаясь бросить дверную ручку. Дубровина пожелала подруге удачи, нужных слов, уверенности и готовности принять любое решение Сергея.
— Господи, помоги им, — Даша даже перекрестилась быстро и неловко, словно стыдясь внезапного прилива набожности. Она спустилась по ступенькам, в вестибюле подождала, пока гардеробщица выдала ей одежду. На улице съежилась от холода, контрастировавшего с хорошо протопленной больницей. Атмосфера таких заведений всегда действовала на Дашу угнетающе. Она сама начинала чувствовать себя больной. И оказавшись за пределами больничного двора, глубоко, с удовольствием вдохнула морозный воздух. Он обжег и словно придал бодрости, в какой-то мере снял нервное напряжение.
Даша любила снег. Сейчас он срывался, покрывая землю, асфальт воздушной периной, серебрившейся под солнечными лучами. А они то робко появлялись, то снова исчезали за тяжелым серым занавесом из рваных туч. Первые дни зимы не оставили осени шансов — новая хозяйка надолго принимала бескрайние просторы в свои владения и сразу заявляла о своем нелегком характере. Она призывала дружить с ней, одеваясь потеплее, не играя и не ожидая скорого возвращения теплых дней. Мороз расписывал окна, наряжал голые ветви деревьев в полупрозрачные белые одежды. И каждый новый день приближал самый светлый праздник — встречу Нового года. Даша любила его даже больше, чем собственный день рождения. Правда, пока приближение праздника никак не улучшило ее скверное настроение. Везде был разлад, полный хаос, безрадостные перспективы. Судьба явно решила повернуться к «трем мушкетерам» спиной. Даже последнее письмо Симы показалось Даше лишенным ее обычного оптимизма, своеобразного юмора. Об Олеге — вскользь, о работе — без энтузиазма. Добрая половина письма состояла из вопросов и просьб не тянуть с ответом. Между строк читалась тоска, желание на время снова оказаться в ***торске и вернуться в те славные времена, когда после занятий они проводили время в пиццерии, обсуждая извечную Маринкину лень, ее, Симкину, тягу к знаниям и Дашину чувствительность и недовольство жизнью. В прокуренной, шумной атмосфере им было так уютно. Все проблемы были временными, решаемыми, и даже говорилось о них вскользь, потому что впереди была долгая жизнь, казавшаяся прекрасной.
Сейчас все выглядело иначе, Даша шла по хрустящему снегу, чувствуя сильное желание закурить. Последнее время она выкуривала почти пачку в день, несмотря на то, что это не решало проблемы, и мама заволновалась, говоря, что Даша не смеет так обращаться со своим здоровьем. Ирина Леонидовна ни разу не видела дочь с сигаретой в руках, но запах, исходивший от Дашиной одежды, волос, сказал ей обо всем.
— Не для того я тебя, милая, рожала, чтобы ты курила до одури! — негодовала Ирина Леонидовна. — Тебе еще самой матерью становиться. Ты забыла об этом?
Даша ни о чем не забыла. Она только думала о том, что все в мире несправедливо. Не заслужила ни она, ни Маришка с Симкой того, чтобы, подходя к рубежу в четверть века, вдруг с неистовой силой желать вернуть прошлое. Нет, нечестно это! Они ведь были уверены, что им достанется все самой высокой пробы! И почему же все так гадко сейчас, в этом чертовом настоящем? В прошлое путь закрыт, а о будущем и думать страшно. Даша покачала головой. Она остановилась и, прежде чем поймать такси, поняла, что не знает, какой адрес называть водителю. Мама была на работе, возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Ехать за город — бред, она не была там почти две недели и словно отвыкла от созданного Дубровиным для нее великолепия. Ей было спокойнее в обычной многоэтажке, где жили сотни людей со своими проблемами, невзгодами и маленькими радостями. Здесь кипела жизнь, а в том прекрасном особняке с камином, большими окнами, мраморными плитами, где каждый шаг отдавался эхом, жизни не было. Она незаметно ушла оттуда — задолго до ее решения пожить какое-то время у мамы.
Так и не придумав, куда ехать, Даша опустила руку и машинально продолжила свой путь. Она шла, стараясь освободиться от мыслей о своей затянувшейся размолвке с Дубровиным, о том, что рассказала ей Маша и о чем недоговаривала Сима. Слишком много разрушительного было в этих мыслях, и Даша чувствовала, что хоть ненадолго должна отключиться от реальности. Вслушиваясь в похрустывание снега под ногами, она разглядывала новые вывески магазинов, их роскошные витрины, товар, рекламируемый на широких, массивных щитах. И в какой-то момент ее сознание снова включилось. Это произошло неожиданно, словно разряд молнии прошел по всему телу и помог Даше ощутить прилив сил. Она встрепенулась и оглянулась на последнюю вывеску, попавшуюся ей на глаза.
Вернувшись на несколько шагов, Даша остановилась перед двухэтажным зданием, облицованным на современный манер. С новыми окнами, красноватой черепицей оно бросалось в глаза. Тротуарная плитка вдоль здания отличалась от разбитого асфальта — она была фигурная, аккуратно выложенная одна к другой. Небольшие газоны тянулись вдоль длинной стены дома. Наверняка летом на них пестрела ярко-зеленая аккуратно подстриженная трава или цветы, высаженные опытным садовником. Высокое крыльцо с перилами, выложенное квадратными плитками, заканчивалось массивной дверью, на которой красовалась строго, но в то же время броско написанная вывеска: «Юридическая консультация Тропинина». Даша сделала еще несколько шагов к притягивающей ее внимание надписи. Взявшись за перила, она в задумчивости оперлась на них. На какой-то период отключилась от городской суеты, шума дороги, всего, что происходило вокруг. Так она простояла до того момента, пока не открылась дверь. Даша выпрямилась, поправила капюшон дубленки. По ступенькам спустился представительный мужчина лет пятидесяти. Он едва остановился у обочины, как к нему подъехал роскошный автомобиль. Водитель вышел и предупредительно открыл перед ним дверцу. Потом бросил неодобрительный взгляд на Дашу, пристально наблюдавшую за ними, и быстро занял свое место. Машина мягко тронулась с места, а Даша все смотрела ей вслед, пытаясь представить, какие проблемы привели этого внешне респектабельного мужчину к нотариусу, адвокату. Она принялась выдумывать историю, которая требовала вмешательства тех, кто с законом на «ты». В конце концов, она решила, что причин может быть масса, но ведь на самом деле ее заинтересовало не это, а фамилия на вывеске, напомнившая ей события многолетней давности: свадьбу Симы и Олега, на которой она и Артем Тропинин были свидетелями. Именно Пырьевы познакомили их. Сима, конечно, надеялась, что Артем произведет на Дашу впечатление, а у них так ничего и не сложилось. Даша поежилась, потерла замерзающий от мороза нос. Хотя почему она решила, что это именно тот Тропинин? Откуда эта уверенность?
Он пытался ухаживать за ней: дарил цветы, звонил, приглашал на свидания. Инициатива полностью принадлежала ему, потому что в то время Даша мечтала только об одном мужчине — Дубровине. И как Артем ни старался, Даша не оценила его по достоинству. Она не говорила ничего обнадеживающего, принимая знаки его внимания и тяготясь ими. Она прекрасно видела, что парень влюблен, но ничего не могла с собой поделать. Ее раздражало всеобщее желание увидеть, как их знакомство перерастет в сильное чувство. Даша даже не пыталась вслушиваться в строй голосов, пытающихся наставить ее на путь истинный. Даже мама заочно приветствовала Дашино знакомство с Артемом, а Сима с Мариной наперебой убеждали ее, что такие, как Тропинин, встречаются с вероятностью один на миллион. Настойчивые требования быть благоразумной привели к обратному результату.