Игра в Апокалипсис
Шрифт:
Сезон охоты
Посвящается художнику Валентину Массову
«Что наша жизнь? Игра!»
– Аукционный дом «Блэкус» открывает новый сезон. Гм, кого же они выберут на этот раз? – читая бумажную Times, издаваемую специально для любителей дорогого ретро, предпочитающих живую бумагу мёртвой, холодной цифре, господин Браун блаженно потягивал из белой, тончайшего фарфора, старинной чашечки свой утренний кофе без сахара. – Снова дурацкие картинки очередного фермера из ES, 1
1
Ex States – бывшие штаты
Дочитав до конца, он бережно отложил газету в сторону и закурил. Редкие в Новой Британии и от этого очень дорогие сигары, скрученные из настоящего, не изменённого безумной наукой табачного листа, были его слабостью. Он пристрастился, по его выражению, к «табачным хот-догам», будучи ещё совсем юным, подрабатывая мальчиком на побегушках в едва сводящей концы с концами заштатной газетёнке города N. В комнате, над стулом хозяина (владельца газеты, главного редактора и бухгалтера в одном лице), висела старая фотография толстого господина в цилиндре, с зажатой во рту сигарой. Поначалу услужливый мальчик не замечал толстого господина. Жизнь проносилась, стремительно превращая в незримую серую массу обои, столы и стулья и старое фото. Со временем тени оформились, странным образом отделились от грязной стены и однажды, лёгким солнечным утром, к своему удивлению, юноша увидел ЕГО.
– Кто это? – спросил он хозяина.
– А ты не знаешь?
– Нет, сэр.
– А должен бы, если, конечно, твоя мечта влиться в когорту избранных всё ещё дышит в тебе.
– Конечно, сэр, я всем сердцем мечтаю стать таким же великим, как вы!
Наивность юноши давно забытой улыбкой коснулась тяжёлых небритых щёк шестидесятидвухлетнего владельца газеты. Что-то очень тёплое окатило «великого». Надрывно дыша перегаром, он проревел:
– Это, мой мальчик, «последний солдат империи», «вселенский политик», Уинстон, мать его, Черчилль, и жил он очень, очень давно. Во какой был мужик! – он сунул под нос мальчишки сжатый кулак с поднятым кверху большим пальцем.
– Он был, как вы, хозяином?
– О да… он был настоящим Хозяином…
Много позже господин Браун (а тогда просто Джек) узнал, кем был тот толстый господин в цилиндре, чья фотография, заботливо вставленная в дешёвую рамку, сподобилась быть единственным украшением священного места. Правда, когда он узнал историю «этого мерзавца», было уже поздно. Привычка курить сигары стала его страстью – единственной в жизни.
Время – зеркало Бога, где каждый, пройдя свой жизненный путь, снова, как в детстве, увидит себя в истине и ужаснётся: «Я ли это?» Мы не рождаемся злыми. Злыми нас делают наши желания и обстоятельства жизни. Из милого дитяти вырастает зверь, готовый на всё ради мнимого благополучия и призрачного превосходства.
Вглядываясь в своё отражение, Джек Браун больше не видел там доброго мальчика, счастливого и беззаботного; старая фотография «мать-его-черчилля»
Телефон ожил после полудня. Вежливый голос в трубке задал короткий вопрос – код, известный лишь нескольким избранным:
– Вы в игре?
Вместо положенного уставом обычного «да» господин Браун зачем-то спросил:
– Что-то стоящее?
После недолгого молчания голос ответил:
– Я понял ваш запрещённый правилами вопрос, господин Браун, и поскольку вы являетесь нашим почётным членом, вопреки правилам, вам, – он сделал ударение на слове «вам», – я отвечу: да, такого очень давно не было. Я бы добавил, никогда не было.
Желая усилить минутное превосходство, Джек Браун продолжил:
– Я старик, и мне простительно моё старческое любопытство (вопреки правилам). К тому же я, как вы любезно заметили, являюсь не только почётным членом клуба, но и одним из создателей Охоты и, как мне кажется, имею право на некоторую исключительность, так сказать.
Молчание в трубке продлилось немного дольше.
– Что вы хотите знать, господин Браун?
– Кто он? Откуда?
– Какой-то русский с Северных территорий.
– Наследники есть?
– Мы уточняем.
– Местные о нём знают?
– Только те, кто в игре.
– Друзья, знакомые?
– Для них он просто чокнутый художник.
– Стартовая цена приза?
– …
– Я задал вопрос.
– Миллиард… Но… это не всё.
– Что вы хотите сказать?
– Вместе с работами победитель получит… частицу Бога.
– Что за…
– Да-да, вы не ослышались. Его работы… как бы вам сказать… они не совсем работы…
– Как это «не совсем работы»? Они что, сделаны из солнечной пыли?
– Почти…
– Это шутка?
– Нет. Его работы – обычная с виду акварель, но только с виду. Она непонятным образом светится. Это не флуоресцентная краска, не подсветка, не технологии. Просто бумага и акварель. Говорят, по светоносности его работы как музыка Моцарта. Словами этого не объяснить…
– Говорят?
– Это надёжный источник.
– Странно… Если хотя бы часть из того, что вы говорите, правда, странно, что местные его пропустили.
– Они и не собирались делиться. Всё ждали…
– Великий художник – это мертвый художник. 2 Я правильно понял?
– Совершенно верно.
– Сколько ему?
– Никто не знает. Известно только, что он родился до Трёхдневной Войны.
– Так ему должно быть не меньше…
– Да, и он…
– Не собирается покидать этот мир.
– К сожалению, да.
– Дилетанты.
– Я бы не сказал. По их словам, он вроде как святой. Ничто его не берёт.
– Так уж и ничто?
– Вы имеете ввиду крайние меры?
2
«Великий художник – это мертвый художник». – Закон Тиссена