Игра в Апокалипсис
Шрифт:
– Я не готов!
– Никто не готов. В мире без Бога жить, конечно, удобно, но вредно. Каждую ночь я встречаюсь с «последствиями» подобной жизни и все не готовы. Благополучию Бог не нужен. Только нужда или святость мечтают о Нём.
– Бред какой-то, должен же быть выход, со всяким можно договориться….
– Только не с Ним.
Сенатор вздрогнул.
– Я должен вернуться!
– Зачем?
– Я думал, что все эти разговоры о душе, карающем Боге – ложь, придуманная евнухами, чтобы пугать
– Что верно, то верно, – согласно кивнул Перевозчик.
– Почему мне никто не сказал? Я должен был знать!
– Смешной ты, сенатор. Богу не нужен злой раб, таящий зло в надежде, что его не накажут.
Джон Биттер закрыл руками лицо.
– Так не бывает.
– Что тебе не понятно, Джонни? Ты жил как хотел, – время получить по заслугам. Каждый день священники в храмах внушают эту простую истину редеющей пастве. Все знают, но мало кто верит, считая идею воздаяния отжившим своё предрассудком обманутых церковью масс. Люди теперь свободны. Грех больше не грех, а образ жизни….
– Мне страшно.
– Я бы сказал, что раньше нужно было бояться, но, что толку говорить тебе это сейчас, на пороге твоей заслуженной вечности.
– Это не честно, – простонал сенатор.
Тишина застыла в полушаге от Смерти, со знанием дела расправляющей складки на приготовленном для Джонни саване.
– Исповедаться, – прохрипел своё последнее желание Джон Биттер. – Я хочу исповедаться.
Перевозчик пожал плечами.
– Я не священник….
– Ты Перевозчик, я понял и.., ты мне не нужен. Я буду исповедоваться Тому Единственному, Кто захочет услышать меня.
Впервые в жизни сенатор молился. Как это бывает, вдруг, ему открылась вся правда о его жизни; обжигающий душу стыд накрыл его голову огненной епитрахилью. Как же виноват он был перед Богом и людьми! Впервые в жизни он сам судил себя и, по своему суду, не было ему прощения. Ах, если бы Бог дал ему хотя бы год, он всё бы исправил. Он раздал бы всё своё богатство бедным и сам стал бы прислуживать им. Он попросил бы прощение у каждого, кого когда-то обидел. Ах, если бы Бог дал ему хотя бы год жизни!
Перевозчик стоял поодаль, наблюдая за тем, как толстый, испуганный человек просит о чуде. Сколько он видел таких: богатых, бедных грешников, – скользящих над пропастью слепых безумцев. Он приходил к ним, потому что они мешали ему. Потому что всякий раз ему приходилось умирать вместе с ними, пока он не научился сбрасывать их с себя, как сбрасывают грязную одежду после долгой работы. Он выпроваживал их из своей жизни, как выпроваживают незваного гостя, с облегчением и досадой за потраченное время. Кто они были для него? Чужие люди, без разрешения, вошедшие в его пространство.
Нелепая авария разделившая жизнь молодого кадета на до и после, – путь, который
Ангела он видел лишь однажды, когда, по ошибке, пришел в дом старого художника. В отличие от его клиентов, художник уходил с радостью и надеждой на лучшую жизнь. Вспышка света и неизъяснимый покой – всё, что осталось в памяти. Праведники не нуждались в его услугах. Его подопечные были далеки от творческого смирения и любви к ближнему и не желали покидать этот мир, предчувствуя во снах, что в ином мире ничего хорошего для них не уготовано.
– Господи! – сенатор издал вопль, от которого, казалось, содрогнулась сама преисподняя. – Помилуй меня, грешного!
В последнюю секунду Джон Биттер вспомнил картины безумца, странного художника, писавшего Свет. Художник нуждался и он, зачем-то, помог ему: необъяснимый порыв, движение пленённой души, прикосновение детства – непозволительная слабость, о которой он тут же заставил себя забыть.
Художник давно умер, но за мгновение до смерти, сенатор, вдруг, увидел его, стоящего со Христом, и слова о спасении сами вырвались из его уст.
Душа сенатора исчезла.
«Ещё один», – не весело отметил Перевозчик.
Он не был стар, но смерть не спрашивает возраста. Она приходит, подчиняясь тихому зову времени, шёпоту пепла в песочных часах. Как сам он поступит, когда безликий вестник постучится к нему? Кто проводит его? Где то место, куда отправится он, – приговорённый собой судия?
– Что за черт! – возглас одного из врачей вывел Перевозчика из мрачного оцепенения.
Серый, больничный саван на теле покойника, вздрогнул. Джон Биттер судорожно вздохнул и резко сел, дико таращась по сторонам. Тело его дрожало. Не замечая врачей, замерших в страхе возле воскресшего, сенатор крикнул в пространство:
– Он дал мне год!
Перевозчик, по-доброму, улыбнулся.
– Сукин сын всё-таки выпросил себе отсрочку.
Это был первый случай в его работе, когда человек получал шанс исправить то, что он сделал: вольного или невольного, но всегда, такого далёкого от любви.
– Что ж, встретимся через год, Джон Биттер младший. Если только....
Мысль, постепенно, гасла в темноте спальни. Перевозчик спокойно заснул.
Пенза, 2014 – 2017