Игра в безумие. Прощай, сестра. Изверг
Шрифт:
— Иронизировал над старым Фелтоном. Правда, Фелтон был весьма утомителен.
— Я просто не понимаю, зачем они тебе здесь нужны. Да, я знаю, это выгодно для фирмы, но говорю тебе, Боб, ты еще пожалеешь…
Распаляясь подобным образом, Валери всегда становилась для него желанной. Отложив губку, он обнял ее и поцеловал в ухо.
— Роберт Лоусон! В твоем-то возрасте!
— Не такой уж я и старый. Пошли наверх, проверим.
— Где Салли?
— В городе. Не беспокойся. Она уже большая.
И в самом деле, это была чистая правда.
Дом Сервисов стоял неподалеку на точно такой же улице. Когда они вернулись домой,
Пенелопа обвинила Анну-Мари, что та не следит за ребенком. Анна-Мари расплакалась. Потом Пенелопа заявила Дику, что девушка ленива и думает только о том, как попасть в Лондон, и что от нее следует избавиться. Дик промолчал. Знал, что Пенелопа до утра все забудет. Заплаканная Анна-Мари была удивительно хороша, просто соблазнительна.
— Знаешь, о чем мы беседовали? — спросила Элис, когда они выехали на главную дорогу. — О саженцах, натуральных удобрениях и кто что видел в местном кино. Боже, эта Валери невыносима.
— А о чем женщины разговаривают обычно?
— Есть же интеллигентные темы. С такими бабами я не встречаюсь.
Взглянув на жену, Поль снова уставился на дорогу.
— Знаешь, все друг с другом связано. Хартфорд хочет выжить меня с фирмы.
— Да не выдумывай ты, — недоверчиво отмахнулась она.
— Он принял новую сотрудницу, якобы мне в помощь. Она изучала бихевиоризм.
— Это что такое?
— Меня не спрашивай. Но Хартфорд на нем помешался. Не удивлюсь, если она начнет под меня копать. Так что лучше забудь свои слова про Валери. Боб хорошо ко мне относится.
— Так вот зачем ты перебрался сюда… Поближе к шефу.
Они мчались по автостраде. Путь впереди казался бесконечным.
— Ох, чувствую, нас ждут неприятности. Просто сердцем чую.
Сняв руку с руля, положил ее к ней на колени. Просто так. Наигранным голосом сказал:
— Никаких неприятностей не будет. Обещаю.
Брайан Хартфорд лег на пол, прицелился и четырежды выстрелил из пушки. Каждое ядро сбило по пехотинцу. Маневр он завершил, окружив своим пешим полком расстроенное правое крыло Блейни.
— Ты проиграл, — заявил он тем решительным и злорадным тоном, из-за которого его слова часто звучали как приказ или вызов. Сам он был маленьким невзрачным человеком с зеленоватыми глазами и почти без бровей.
Блейни оценил ситуацию. Воины, красные и белые, всадники и пехотинцы, покрывали весь пол. Там была деревенская улица с собором, все из пластиковых деталей, серая пластиковая река с мостом, к которому не успело добраться отступавшее воинство Блейни, чтобы поднять его на воздух. Покачал головой.
— Все это от того, что у твоих стрелков острый глаз. — У него самого были очки с толстыми стеклами.
Это невинное замечание уязвило Хартфорда. Ведь оно намекало, что острый взгляд важнее, чем толковый командир.
— Вряд ли. Нужно было тебе отвести левое крыло, чтобы прикрыть мост. Но ты явно не оценил его важности.
Удовлетворенный, предложил Блейни виски. Ведь он выиграл. Перешли в гостиную. Хартфорд говорил исключительно об игре, которая только что закончилась, и какую диспозицию следовало бы попробовать на следующей неделе. Блейни постарался изобразить восторг. Занялся он игрой в солдатики, ожидая получить удовольствие, но продолжал исключительно потому, что был в «Тимбэлс» начальником отдела сбыта, а Хартфорд — заместителем коммерческого директора. Надеялся, что это ему чем-то поможет, но пока ничего не добился.
Когда Блейни ушел, Хартфорд вернулся в большую комнату и заботливо уложил солдатиков, пушки и декорации в коробки. Он один занимал весь верхний этаж огромного викторианского особняка в Мейд Вейл, который переделали в доходный дом. Поглядев немного на тихую улицу внизу, пошел спать. Обстановка спальни состояла из правильных прямоугольников: постель, комод, туалетный столик, стул с высокой спинкой. Аккуратно повесив пиджак и брюки, швырнул сорочку и белье в корзину для грязного белья, переобулся в тапки, с удовольствием взглянул на литографии Мондриана на стенах и лег в постель.
Глава V
Страницы дневника
Начало мая.
Посмотрел «Глаза без лица», французский фильм о враче, отрезающем у людей куски кожи и пересаживающем их на изуродованное лицо своей дочери. Не понравился он мне, ничего интересного. Бонни не пришла и хорошо сделала. Эти новые фильмы не сравнить со старыми. Хотя «Психо» мне понравился, это было здорово. Душевая, и по стеклу стекает кровь…
В нашей Игре что-то меня не удовлетворяет. Что я имею в виду? Попытаюсь пояснить. Например, этот дневник, для кого я его пишу? Вероятно, для себя, возможно, и для Бонни, хотя мне не очень хочется давать ей его читать. Может, разок и покажу. Но никому больше. Вообще-то это неправильно, не хочу, чтобы кто-то его читал, это ведь моя тайна. Но, с другой стороны, хочу, чтобы все узнали об Игре, чтобы люди поняли, что игра фантазии не имеет границ. И хочу знать, какими фантазиями забавлялись они.
Я объяснил Бонни, как нам с ней повезло, что мы можем беседовать о наших фантазиях. Не уверен, поняла ли она, в некоторых вещах она дура дурой. Разумеется, думала, что я хочу заниматься с ней сексом. Бессмыслица. Я уже говорил, но теперь напишу большими буквами:
ДРАКУЛЕ СЕКС ОТ БОННИ НЕ НУЖЕН.
Да и ей тоже. Тем более, его Бонни совсем не привлекает.
Правда, Бонни, правда, это бы нам испортило всю Игру. Дракуле нужно нечто иное, включить в Игру третьего. Я говорил Бонни, она в нерешительности. Убежден, когда она не со мной, то совсем иная. Рассказала, что в детстве каждое воскресенье ходила в церковь. Когда случалось провиниться, отец ее бил, и мать наказывала. Я спросил, возбуждали ли ее страдания мучеников, дал ей пару книг о пытках и подобных вещах; ей было интересно, я видел, но не знаю, что чувствовала потом. Я расспрашивал, мучила ли она животных, рассказал о кошке, которую видел когда-то, давным-давно. Мальчики повесили ее вниз головой и содрали шкуру. Неужели это было? А если было, неужели я в этом участвовал? Не знаю, не помню. Но Бонни мне не ответила, а когда я снова спросил, мучила ли она зверушек, нахмурилась.
Полагаю, что да.
Рассказал Бонни, во что я верю. В жизни главное — это власть. Люди в большинстве своем глупы, у них нет никакой Власти, даже в мечтах. Нынче все так измельчало. Я испытал ее, прочитав из великого учителя Ницше: «Все утратившее мужественность, все, что превращает нас в рабов, — все это хочет сегодня быть хозяином человеческой жизни. О мерзость! Мерзость! Мерзость!».
Казалось, на нее это подействовало. Бонни меня обожает, признает мое превосходство. Это правильно.